Читать книгу "Покушение на Сталина. Дело Таврина-Шило - Игорь Ландер"

Уровень следствия можно оценить по ряду мелких, но вполне показательных деталей. Например, по фразе о том, что вербовка Таврина в «Цеппелин» состоялась в Берлине, в главном управлении гестапо, что совершенно невозможно. Если бы обвинительное заключение (о котором мы можем с уверенностью судить по тексту заключения ГВП РФ) писалось до войны или хотя бы в ее первые месяцы, когда многие следователи искренно полагали, что гестапо занимается всеми видами разведывательных операций, это было бы объяснимо и простительно. Но после 1945 года, после вскрытия всей системы германских спецслужб, подобные провалы свидетельствуют исключительно о халатном отношении следователя и попустительстве надзорных инстанций. Судя по заключению ГВП РФ об отказе в реабилитации по уголовному делу от 11 мая 2002 года, в обвинительном заключении фигурирует фраза о том, что через линию фронта подследственный был заброшен с подложными документами на имя Шило (Таврина). Это утверждение не подкреплено абсолютно ничем, нам неизвестен ни один взятый вместе с ним документ, в котором фигурирует фамилия Шило. Огрехи поверхностного следствия налицо, но это не волнует ни военную прокуратуру, ни суд. К примеру, в пункте 116 протокола приобщения к делу вещественных доказательств фигурирует записка с адресом некоего И. Я. Лещева, с которым агент должен был установить связь по прибытии в СССР для проведения подрывной работы. В протоколах допросов, однако, у Таврина спрашивают о проживающем в Кировской области Якове Лещеве, тот соответственно отвечает, но несовпадение имени с инициалами не интересует никого. Это не говоря уже о том, что вменять статью о терроризме Шиловой, на который ее не нацеливали, о котором ей не сообщали и не ставили в известность о задании ее мужа, было просто полным беззаконием.

Лишним доказательством сказанного является явное и очевидное «привязывание» Шило-Таврина к А. А. Власову и в особенности к главному идеологу власовского движения Жиленкову, который 4 августа 1944 года Особым совещанием при НКВД СССР был заочно приговорен к расстрелу. Из приведенных в книге Макарова и Тюрина выдержек из собственноручных показаний подследственного вытекает, что он встречался с бывшим генералом четырежды, что, на первый взгляд, показывает его значимость и опасность. Однако из тех же документов следует, что встречи эти были, мягко говоря, своеобразными, да и неизвестно вдобавок, состоялись ли они в некоторых случаях вообще. В первый раз будущий германский агент якобы увидел Власова при обстоятельствах, не позволяющих квалифицировать это как встречу. Сам Таврин на допросе показал следующее:

«Впервые я встретил Власова в 1942 г. в июле мес (яце) в Лётценской крепости, где содержался ряд генералов и командиров Красной Армии, в том числе и я. После двухнедельного моего пребывания в крепость был привезен как военнопленный генерал-лейтенант Власов, который был также помещен в тот корпус, где находились все военнопленные, но я с ним знаком не был и разговоров в Лётценской крепости с ним не имел»[215].

Более чем своеобразная «встреча». Но неизвестно, была ли в действительности она вообще, ибо Таврин появился в Лётценской крепости 15 июля 1942 года, что подтверждается штампом в трофейной лагерной карте, а вот Власова на сутки привезли туда вовсе не через две недели, а 16 июля, то есть на следующий день. Такое расхождение заставляет усомниться в реальности события.

В начале сентября 1943 года Таврин вторично издалека видел Власова в лагере Зандберг и опять-таки, как сообщает он сам, не подходил к генералу и не разговаривал с ним. По нашему мнению, встречей это также считаться не может. В конце января 1944 года Делле и Жиленков с неким капитаном вермахта якобы привезли Таврина на берлинскую квартиру Власова в Ванзее, где впервые познакомили будущего террориста с генералом, после чего те побеседовали. В следующем месяце он в последний раз видел его в отделении главного штаба люфтваффе в Морицфельде. При этом, судя по всему, никакого общения Таврина с Власовым в тот раз не было, так что информированность агента о руководителе КОНР можно считать чисто символической.

Следует отметить любопытный нюанс: в протоколе допроса мы находим реплику следователя: «Об антисоветской работе изменников Родины ВЛАСОВА и других вы будете подробно допрошены ниже», однако до самого конца документа он об этом так и не вспомнил, хотя, казалось бы, это не могло не интересовать допрашивавшего. В реальности, как видим, не очень интересовало. Зато налицо настойчивые, даже сказать, откровенные попытки привязать к попытке этого покушения Жиленкова. Вот, к примеру, очень примечательный отрывок из протокола допроса Таврина:

«Вопрос: — А какие явки вы получили от ЖИЛЕНКОВА?

Ответ: — ЖИЛЕНКОВ не давал мне явок.

Вопрос: — Вы говорите неправду. Вы переброшены в СССР не только как агент германской разведки, но и как агент так называемого «русского кабинета», о котором вы показывали. ЖИЛЕНКОВ должен был (выделено мною. — И.Л.) снабдить вас соответствующими явками на территории СССР.

Ответ: — Я говорю правду. ЖИЛЕНКОВ не давал мне явок.

Вопрос: — Вы ведете себя неискренно. В ходе допроса вы неоднократно были изобличены следствием во лжи. Учтите, что вам придется показать следствию всю правду о вашей предательской работе в пользу германской разведки и полученных вами заданиях по антисоветской работе в СССР.

Ответ: — Я показал о самом главном. Возможно, я упустил лишь какие-нибудь детали, но я постараюсь восстановить их в памяти и покажу о них дополнительно».

Это лишь один из многочисленных примеров попыток следствия принудить подсудимого дать показания в требуемом русле, зато одна из самых ярких и однозначных. Начинается все с прямого указания на требуемые свидетельства («должен был снабдить вас соответствующими явками»), а после отказа подследственного ему угрожают применением мер воздействия («учтите, что вам придется показать следствию всю правду о… полученных вами заданиях по антисоветской работе в СССР»). Таврин оказался сообразительным и быстро все понял, но с ходу придумать ничего явно не смог, потому сразу начал оправдываться («возможно, я упустил лишь какие-нибудь детали, но я постараюсь восстановить их в памяти и покажу о них дополнительно»). Все доступные нам материалы дела пестрят стремлением следствия представить террориста Таврина агентом не столько СД, сколько «Русского комитета». Вспомним выдержку из этого же протокола:

«…Я сам просил ГРЕЙФЕ дать мне задание по террору, как мне рекомендовал это сделать ЖИЛЕНКОВ. ЖИЛЕНКОВ говорил мне тогда, что это «великая историческая миссия», которую я должен взять на себя. При этом он обещал мне, что после свержения советской власти я займу видное место в России. Это также сыграло роль в моем решении принять от ГРЕЙФЕ задание по террору».

Совершенно ясно, что здравомыслящий агент после 1943 года не мог всерьез рассчитывать ни на победу Германии над СССР, ни (даже в совершенно невероятном случае их победы) на передачу власти немцами русским национальным структурам.