Читать книгу "The Beatles. Единственная на свете авторизованная биография - Хантер Дэвис"

Чаще всего Джон видится с Ринго — тот живет поблизости. Когда становится скучно, Джон приходит к Ринго, играет у него в саду или с его дорогими игрушками. Они никогда ни о чем заранее не договариваются. Все происходит само собой, под настроение. Если встретимся, значит встретимся.

Джону труднее всех переносить отсутствие остальных битлов — Син, конечно, не повезло. Джон вовсе не хочет ее обидеть, как не имеет в виду оскорбить ее своим молчанием или отрешенностью. Просто он такой, и ей приходится с этим мириться.

«Стоит мне остаться наедине с собой на три дня и ничего не делать, я вообще перестаю себя осознавать. Меня нет. Син этого не понимает. Я где-то витаю, наблюдаю за собой или сижу у себя в затылке. Вижу свои руки и как они двигаются, но управляю ими не я, а какой-то робот.

Ринго понимает. С ним это можно обсуждать. Чтобы увидеть себя, мне нужно видеть остальных. Тогда я понимаю, что я такой не один, и это очень ободряет. Когда это совсем остро, вообще-то даже страшно. Чтобы снова установить контакт с собой и спуститься на землю, мне надо встречаться с ними.

Иногда я не спускаюсь. Вчера вечером мы записывались, а меня просто не было. И Пола тоже. Мы были как два робота, все делали механически.

Мы очень друг другу нужны. Раньше, если встречались после долгой разлуки, нам было неловко друг к другу прикасаться. Мы тогда очень сложно пожимали друг другу руки, чтобы скрыть замешательство. Или плясали как ненормальные. А потом обнимались. Теперь у нас буддийский ритуал, мы кладем руки друг другу на плечи. Так у них принято здороваться».

Время от времени Джона подмывает куда-нибудь уехать с Син и Джулианом и, конечно, с остальными битлами. Идея купить греческий остров его в свое время особенно захватила.

«Мы все поселимся там, может быть, до конца наших дней, будем изредка приезжать сюда, навещать близких. А может, будем жить там по полгода в год. Это было бы потрясающе — совсем одни на острове. Там есть домики — мы их отремонтируем, будем жить коммуной.

Политическая ситуация в Греции меня не волнует, лишь бы нас не касалось. Хоть фашистское правительство, хоть коммунисты. Мне-то что? Правительства везде не подарок, и здесь не лучше. Я видел Англию и Штаты — их правительства мне тоже не нравятся. Все они одинаковы. Ты посмотри, что они здесь творят. Прикрыли „Радио `Кэролайн`“[221], хотели „Стоунз“ за решетку упечь[222] — а при этом тратят миллиарды на ядерное оружие, и вся страна утыкана базами США, о которых никто и не подозревает. По всему Северному Уэльсу эти базы».

Но греческий проект провалился, как и многие другие сумасбродные идеи, посещавшие Джона за последние два года. Однажды он собрался в трейлере поехать в Индию, хотя трейлер этот, похоже, не доедет даже до Уэйбриджа. Джон мечтал, как поселится в трейлере с Син и Джулианом, а шофер Энтони отбуксирует их на «роллс-ройсе». Была еще идея обосноваться на острове у ирландского побережья. И мало того, Джон этот остров купил. «Не-а, не помню где. Где-то возле Ирландии».

Но греческую идею обсуждали неделями. Уже даже раздумывали, как быть с Джулианом и его учебой.

У Джона очень внятные представления о том, как Джулиану надлежит учиться, но обычно все это забывается, стоит Джону представить, как он полгода живет на необитаемом греческом острове.

— Пускай ходит в греческую школу, — сказал он Синтии, которая явно трезвее смотрела на ситуацию. — А что такого? Полгода на острове, полгода в английской школе. В греческих деревеньках школы, между прочим, очень неплохие. Что мешает Джулиану туда поступить? Язык он выучит быстро.

Синтия возразила, что вечные переезды ребенку на пользу не пойдут. Тогда Джон придумал отправить сына в афинскую английскую школу, где учатся дети британских дипломатов. Син заметила, что Джулиану тогда придется жить в Афинах в интернате. Оба против интернатов. Оба не хотели отсылать туда ребенка.

Джон предпочел бы по возможности муниципальную школу. Он как раз узнал, что, вопреки его гипотезам, детский садик Джулиана, оказывается, вовсе не муниципальный. Син объяснила, что записать Джулиана в муниципальный детский сад не удалось, поэтому сложилось так.

«Ну, не знаю, — говорит Джон. — Наверное, платные школы не хуже прочих. Лишь бы он был доволен. Подумаешь, надо платить за учебу. Какая разница? Но в интернат я его не отправлю ни за что. И в Итон не пошлю. Они ему там втемяшат всякую ерунду. Может, запишу его в буддийскую школу, если такие есть. Или в дневную, прогрессивную, где-нибудь возле Уэйбриджа. Нам больше ничего не надо.

Мы уже давно думаем, где Джулиану учиться. Я даже выписал книгу про все школы Англии. Но там больше про футбол и теннис. Какой-то абсурд, да? Странные у них приоритеты. Его надо просто научить, что на свете есть другие люди. Ему незачем знать, как сэр Фрэнсис Дрейк перебил испанцев, как в Британии изобрели телевизор, все эти националистические бредни. Он хочет знать, как жить в этом мире.

Если мы и впрямь уедем за границу, придется, видимо, нанять домашнего учителя, только обязательно устроить так, чтобы у Джулиана были друзья, чтоб ему было с кем поиграть. У меня было счастливое детство. Мне нравилось в школе. Просто учителя ненавидели меня, а я — учителей. Но сама школа мне нравилась. Когда мы вспоминаем что-нибудь, иногда на ум приходят уже времена „Битлз“, но чаще — школьные годы.

Вряд ли Джулиан справится в такой школе, в какой учился я. Надо признать, из-за меня ему в муниципальной школе, наверное, будет тяжеловато. Смеяться будут. Сынок музыканта-миллионера. Станут пальцами тыкать. В платной школе с этим должно быть полегче — там только и думают что о деньгах».

Син гораздо сильнее, чем кажется. Она все это уже проходила и сознает, что творится. Невнимательность Джона ей понятна. Он бывает эгоистичен, но не нарочно — просто не думает.

Ссоры, которые случались у них первое время в Ливерпуле, давно позади. Они очень счастливы, хотя Син до сих пор утверждает: если б она не забеременела, они бы, наверное, не поженились. Джон соглашается.