Читать книгу "Денис Давыдов - Александр Бондаренко"

«Что мне про Москву тебе сказать? — Она всё та же, я не тот, как говорил Василий Львович{185}, благочестивой памяти, — и потому мне скучно здесь: я в степь хочу, как говорил Александр Сергеевич, бессмертной памяти. Вообразить не можешь, как меня обольстили мои Симбирские и Саратовские степи. Так бы и полетел туда — что, впрочем, я непременно сделаю, поместя двух моих старших в училища.

А ты, мой Петербургский труженик, долго ли тебе шататься по толкучему рынку честолюбцев? Когда придет время и твоего разочарования? Когда мы будем с тобою в Москве на диване, с трубкою в зубах и с шампанским в руках закуривать и запивать неудачи наши и смеяться над собою? Нет, этого времени уже не будет, а если и будет, то как мы ни к чему уже не будем годны, и нам будет не до смеху с подаграми и другими немощами старости»[593].

Действительно, этого времени уже не было… Но не было и пустого времяпрепровождения, как уверяли последующие критики — вернее, критиканы. Занимаясь судьбами детей — двум старшим пора было определяться в жизни — Денис Васильевич ездил в столицу, восстанавливал некоторые старые связи, заводил новые. Уж не знаем почему, но Василия Давыдов хотел определить в Институт корпуса инженеров путей сообщений, а Николая отдать в Училище правоведения. Как нельзя кстати, старый знакомец граф Карл Федорович Толь еще в 1833 году был назначен главноуправляющим Ведомством путей сообщений и публичных зданий и охотно оказывал всю необходимую помощь.

Во время приездов в Санкт-Петербург Давыдов не только решал семейные вопросы и встречался с друзьями, но и имел возможность представиться императору Николаю I и наследнику престола цесаревичу Александру Николаевичу; Василий Андреевич Жуковский показывал ему коллекции Эрмитажа… Нет сомнения, что Денис полюбовался и своим портретом в Военной галерее Зимнего дворца, однако он никому про то не писал, да и история знаменитого портрета кисти Джорджа Доу — как и когда он был написан, неизвестна. Зато известно, что в гостях у Жуковского, когда Денис Васильевич слушал, как молодой Николай Гоголь читает своего блистательного «Ревизора», талантливый художник Григорий Чернецов нарисовал его портрет, который использовал для самой своей прекрасной и значительной картины «Парад на Царицыном лугу 6 октября 1831 года».

Сомнительно, что Давыдов успел, возвратившись из Польши, побывать на том параде — однако на картине, на первом ее плане, был изображен весь истинный цвет Петербурга. А дальше, под высоким и прекрасным облачным небом, занимающим две трети картины, выстроились полки победоносной Российской императорской армии. Прямо как у Пушкина:

Люблю воинственную живость Потешных Марсовых полей, Пехотных ратей и коней Однообразную красивость, В их стройно зыблемом строю…[594]

Из Петербурга в Москву Давыдов возвратился к февралю 1838 года и писал жене, остававшейся в Верхней Мазе:

«Словом скажу тебе — я счастлив, что побывал в Петербурге. Могу сказать, что не даром съездил и именно в этот-то год и надлежало мне быть там. Зато надо было видеть мою деятельность! Минуты не имел покоя все 9 дней, которые я там пробыл; разумеется, от 8 часов утра до 5 пополудни каждого дня там обедал, ездил в театр, а потом на вечер; но и в театре, и на вечерах не забывал о своем предмете. Так, достал я расписание денного времени на учения и всей недели, а сверх того, правила, принятые в Топографическом училище, как снимать планы и рисовать местоположение. Это мне доставил старинный мой сослуживец и начальник топографов и генерал-квартирмейстер Главного штаба{186}. Что меня удивляло, и других удивляло — моя деятельность! Ты, я думаю, приметила хладнокровие мое, когда ты хлопочешь о детях — но только что тебя нет, я хлопотство и деятельность твою за сто верст назади оставляю — это я заметил только теперь, и сам себе удивляюсь»[595].

В том же году Денис Васильевич отвез старших своих сыновей в Петербург.

Но вот уже действительно — маленькие детки спать не дают, а с большими и сам не уснешь… Кажется, Давыдов сделал все возможное, чтобы помочь сыновьям определиться в жизни, но каждому из них захотелось самостоятельно выбирать дорогу. Василий, явно имевший склонности к точным наукам, не пожелал становиться инженером путей сообщений, решив определяться в артиллерию. А так как давно миновали те времена, когда подавляющее большинство будущих офицеров проходили подготовку непосредственно в полку, в юнкерских чинах, то отец определил сына в Артиллерийское училище, которое позже назовут Михайловским. Там, как видно, Василий попал под влияние новых товарищей — а товарищи, как известно, всегда умнее родителей… Тут еще и генерал-майор князь Илья Андреевич Долгоруков{187}, начальник штаба по управлению генерал-фельдцейхмейстера, «имевший наблюдение» за Артиллерийским училищем, чего-то «подворожил», и заботливому отцу, находившемуся в Москве, только и оставалось, что горевать по поводу того, что все его старания пропали даром, и пытаться через письма наставить сына на путь истинный (нам они весьма интересны потому, что в них Денис много рассказывает о себе и своем отношении к жизни):

«Одно из главных черт моего характера — откровенность, следовательно с тобой, милый Вася, я по характеру и по долгу отца обязан быть откровеннее, чем с другими, а потому я, лишь скрепя сердце, и вследствие представлений князя И. А. Долгорукого, дозволяю тебе вступить в юнкера гвардейской артиллерии, а не в артиллерийское училище. Я мог, и не должен был соглашаться на просьбу твою, потому что я остаюсь при своем мнении, что поступление в артиллерийское училище принесло бы тебе несравненно более пользы, и что в течение жизни и службы твоей ты был бы гораздо благодарнее мне за отказ, чем за согласие мое на твою просьбу. Теперь меня беспокоит уже недостаток познаний, с которым ты поступишь на военное поприще; тому, кто одарен лишь жалким честолюбием быть скорее офицером, хотя бы и полным невеждой, и носить мундир с отворотами и двуглавый орел на кивере, хотя бы он прикрывал голову необразованную, тому не вселишь ни жажды к приобретению познаний, ни высокого, благородного честолюбия вступить на служебное поприще, как надлежит человеку настоящего века, для которого одно знание служебных уставов слишком и слишком недостаточно. Напротив, надо стараться приобрести обширный запас сведений, необходимый для выполнения впоследствии важных поручений и обязанностей, кои, может быть, тебе придется исполнять. Я с самой нежной молодости твоей не переставал твердить и толковать тебе, что ни самый красивый мундир, ни самый высокий чин не дают познаний, необходимых для человека, желающего быть полезным своему отечеству; но приобретшему обширные сведения легко с честью и со славою носить всякий мундир и быть облеченным в самый высокий сан. Ты, казалось, понимал мои наставления, и я, по крайней мере, был уверен в успехе их, но едва попал ты в круг своих товарищей-молокососов, мундир и офицерство свели тебя с ума…»[596]