Читать книгу "Хольмгард - Владимир Романовский"

Любава опять засипела.

— Все по порядку, — сказал ей Хелье. — Грамоты я отдал на хранение, не скажу кому.

— А что там написано, в этих грамотах? — спросил Гостемил.

— Одна грамота была — карта местности. Судя по тому, что мне рассказали, там должно храниться какое-то сокровище Содружества Неустрашимых. Какое-то, леший его знает, золото, или камни драгоценные, или… как же… как по-славянски така?

— Слиток, — подсказал Гостемил.

— Вот. Слитки. Все это, согласно карте, зарыто в Игоревом Сторце, на пограничье с Ладогой.

— Глупости, — сказал Гостемил. — Байки бабки Лусинды.

— Сокровище? — переспросил Дир.

— Ну, ну? — Белянке не терпелось узнать, что дальше.

Служанка попыталась высказаться, но Годрик строго на нее посмотрел.

— Я, честно говоря, — заметил Хелье, — тоже не очень верю в это сокровище. Я таких карт видел десятки. Кладоискатели копают и копают, рассчитывая получить большую награду при малых заслугах. Но Горясер, очевидно, очень верит в этот клад, и не он один. Поэтому он сейчас в Игоревом Сторце, а это день пути, если очень быстро ехать. Вторая грамота намного интереснее, поскольку подписана и заверена тиуном, и дело там настоящее. Горясер ее бросил в доме, уверенный, что она сгорит вместе с домом. Она не сгорела. Я ее заметил в последний момент. Лежала себе на полу.

Он наклонился, вынул из сапога грамоту и развернул ее.

— Какая-то часть владений Рагнвальда отписана в свадебном договоре его жене — это то, что мне удалось выяснить. Кто такая его жена — понятия не имею. Я удивился, когда узнал, что он женат. Остальное должно было отойти к старшему в роду. О том, что Горясер — сводный брат Рагнвальда, и, по смерти Рагнвальда — старший в роду, мало кто знает. Я узнал недавно. Если бы у Рагнвальда не было завещания, Ладога, например, отошла бы прежнему владельцу. То бишь, дуре безмозглой Ингегерд. Завещания нет.

— Нет? — спросила с восхищенным интересом Белянка.

— Нет. Но есть дарственная. Рагнвальд решил, перед тем, как быть убитым, просто подарить все, что принадлежит ему лично.

— Кому? — спросила Белянка, широко открывая глаза. — Жене?

— Нет. Любаве.

Все посмотрели на Любаву, осознавая сказанное.

— Вот грамота эта — именно и есть дарственная Рагнвальда, — сказал Хелье, передавая грамоту Любаве, и все проводили глазами грамоту, смотрели, как Любава берет ее из рук Хелье, распрямляет, хмурит брови, пытаясь сосредоточиться. — Понятно почему Горясеру, знавшему о ней, она, грамота, не нравилась. Она лишает его прав — в частности, на Ладогу и Игорев Сторец, где бы он мог спокойно искать свой клад. Он все равно его ищет — но спокойствия не обрел. — Помолчав, Хелье добавил мрачно: — Пока что.

Все почему-то опустили глаза долу, и даже Любава, недоверчиво рассматривающая грамоту, вдруг положила ее на стол и тоже посмотрела куда-то в сторону.

— Так стало быть, — сообразила Белянка, а она сообразительная была, — Любава теперь — богатая землевладелица?

— Не сказал бы, что очень богатая, — заметил Гостемил. — Ладога все-таки не Псков и не Киев. Но не думаю, что она когда-либо еще будет в чем-нибудь насущном нуждаться.

— Это если она в Ладогу поедет, — предположила Белянка.

— Зачем? — удивился Хелье. — Ладожские землевладельцы предпочитают жить в более цивилизованных местах.

— Но ведь нужно же… дань собирать? — неуверенно сказала Белянка, не очень сведущая в таких делах.

— Не сама же Любава будет этим заниматься, — возразил Хелье.

— А кто же?

— Как обычно. Тиун за некоторую мзду копирует дарственную, ставит подпись. После этого нанимается дюжина ратников. Они едут в Ладогу, размахивая дарственной, и собирают дань. Возвращаются и отдают хозяйке, забрав себе треть.

Вот оно что, подумал Дир. А то я все Годрика посылал к брату в Ростов, а как брат дань собирает — не знал. Нет, конечно же, брат никаких ратников не нанимает — сам ездит, наверное. А только прошлой зимой Годрик вернулся ни с чем — брат отказал. Удачно получилось, что есть служба у меня в Киеве, иначе пришлось бы что-то придумывать, изворачиваться.

Как повезло Любаве, подумала Белянка. Ну, страдалица, вот тебе и награда за все. Уж не заважничает ли? Вроде не должна — не такая она. Ну вот — если муж очень опостылит, так будет у меня, к кому от него уехать, где жить, чем питаться. Наверное. Если не заважничает.

Натерпелась женщина, подумал Гостемил. Вздохнет свободнее теперь — вот и славно. А Хелье держит себя с ней холодно как-то. Что-то между ними такое произошло или происходит, на любовь не очень похожее. Ну, с Хелье-то понятно, он вбил себе в голову, что ему непременно нужна Мария. Мария, конечно, очень необычная женщина, несмотря на дурных предков — мне ли не знать. Но, по-моему, Любава не хуже. И женского в ней значительно больше. Я бы на месте Хелье выбрал Любаву. Ох, она что-то пытается сказать, и не может, бедная. Жалко ее.

Как непривлекательно сипит Любава, подумал Хелье. Пытается что-то сказать. А вот если я, к примеру, нахлебался бы бодрящего плотно, да сидел бы рядом с ней, то сказал бы я ей — «Мария», как она мне сказала «Детин»? Все может быть. Были бы мы замечательная пара, не так ли. Мария и Детин.

Как несправедливо все это, подумал Годрик. Землевладельцы женятся только на своих, дарственные пишут только своим. Женщины их выходят замуж только за своих. Вот, к примеру, богатая невеста, или вдова — нет, чтоб действительно осчастливить какого-нибудь неимущего человека из незнаменитого роду. Он бы ей век благодарен был. Но нет, them dumb fucking broads[58] ищут богатых себе, и только с богатыми знаются, хотя сами богаты, а от умножения богатства радости ведь им не прибавляется. Впрочем, философски подумал он, это еще как посмотреть — был бы бедный человек благодарен богатой жене или нет. А то — истратил бы все ее имущество, пустил бы в дым, а потом бы еще и бросил ее — кто может пообещать, что такого не будет? Вот и боятся богатые женщины. Мужчины тоже. И все-таки было бы лучше, если бы Рагнвальд дарственную написал не на имя Любавы, а на мое имя. Правда, он обо мне не знал, скорее всего. А вдруг знал? Вдруг там приписка есть, мол, Эссекс весь Годрику? Вряд ли, но чего в мире не бывает.

Что он обо мне думает, вот бы узнать, думала служанка, глядя на Годрика. Наверное, он думает, что я очень даже ничего. Хорошо бы было, если бы он разбогател, выкупил бы себя, а потом меня, женился бы на мне, у нас был бы свой дом и несколько детей, и я бы покупала себя такие наряды, какие хотела, и у меня бы было много подруг, и они все бы мне завидовали. Я очень люблю сладкое, особенно бжеваку, а он делает вид, что бжеваку не любит, но на самом деле он просто притворяется. Бжеваку невозможно не любить, бжевака очень вкусная.