Читать книгу "Дворцовые тайны - Кэролли Эриксон"

Да, птиц она любила, но однажды, в одном из своих приступов бешенства, она открыла дверцы клеток одного из птичников и выпустила всех птиц на волю. Они в ужасе разлетелись от взмахов ее юбок и диких криков.

Какая же она была капризная и сумасбродная! Как изводила нас своими причудами! Возможно, правители специально так ведут себя, чтобы ставить в тупик своих подданных. Во всяком случае, отец часто говорил об этом. Я знала из разговоров с другими людьми на королевской службе, что королева Мария и король Генрих были такими же самодурами, если уж называть вещи своими именами. Даже юный король Эдуард был способен на странные слова и поступки, и даже был замечен в жестоком обращении со своими соколами.

Особенно я волновалась тогда, когда королева выпивала слишком много рюмочек настойки для укрепления сердца и улучшения настроения. На нее этот напиток зачастую действовал прямо противоположным образом, и она впадала в буйство. Стоило мне ночью погрузиться в тревожные думы о моей госпоже, и сон бежал меня. Я представляла себе, как Елизавета обвиняет меня в совращении лорда Роберта, бросает меня в Тауэр или даже велит казнить. Я говорила себе, что мои страхи преувеличены, что я уподобляюсь Пирто, горничной Эми Дадли, которая, как оказалось, напрасно боялась даже собственной тени. Кстати, к тому времени Пирто уже покинула сей мир — мне об этом сообщила мистрис Клинкерт. Пирто умерла от старости и разбитого сердца. Ее нашел на могильной плите Эми Дадли служитель той церкви в Оксфорде, где Эми похоронили.

Но я — не Пирто! Я же — совсем другой человек… Нас и сравнивать нельзя… хотя одно общее у нас все же было — каждая из нас хранила тайну. И я больше всего боялась, что моя великая тайна — тайна нашей с Робертом запретной любви — уже известна королеве. Был только один способ узнать наверняка. Мне надо было заглянуть в ту книгу, которую королева держит у своей кровати. Книгу, на полях которой она ведет свой дневник. Есть ли там записи обо мне и Роберте? Или о том, как она собирается наказать меня? Я дала зарок, что загляну в заветную книгу, как только представится удобный случай.

Глава 22

Мне понадобилось немало времени, чтобы набраться мужества для моего рискованного дела. Как-то раз я решилась и проскользнула в опочивальню королевы. Я выбрала такой момент, когда точно знала, что меня никто не потревожит, и осторожно открыла фолиант, который королева по-прежнему держала у своего ложа.

Рядом не было ни чернильницы, ни перьев, ни других письменных принадлежностей, но застежка на роскошном переплете, как только я до нее дотронулась, легко раскрылась. На мгновение я подумала, что, возможно, королева перестала вести свой дневник. Но стоило мне раскрыть книгу, как я увидела, что поля испещрены пометками знакомым почерком. Здесь королева записывала свои мысли и перечисляла те события, которыми были наполнены ее дни.

Трепеща от любопытства, я принялась читать:

«Роберт посмел грозить тростью моему Черному Цыпленочку (так она называла Хениджа[140]). Надоело! Сколько можно терпеть его постоянную ревность, его приступы бешенства. Он стареет. Я нашла три седых волоска у него в бороде, посмеялась над ним и приказала ему покрасить бороду. Он так и сделал. Ну и дурак! Мой Черный Цыпленочек никогда такую глупость не отмочит. И Кристофер на это не пойдет… хотя нет. За деньги Кристофер готов на все. Кристофер любит денежки, а Робин жаждет власти. Боже, дай же мне мужчину, которому не нужно ни то, ни другое».

Взгляд мой упал еще на одну запись: «Поссорилась с Р. Он вновь ревнует».

Дальше Елизавета упомянула шотландскую королеву Марию Стюарт, которая решила выйти за юного лорда Дарнли[141] и была уже беременна от него. «Этот мальчик может стать королем Англии»[142], — написала Елизавета, но она еще не могла знать наверняка, что королева Мария обязательно родит сына.

«Может, оно и к лучшему — мы трое никогда не поместились бы в моей большой кровати, — прочитала я. — Мы с Марией не смогли бы разделить Робина».

Эти слова возмутили и удивили меня. Неужели Елизавета действительно думала, что Роберт женится на королеве Шотландии и уговорит ее переехать в Англию и что он и его жена будут делить милости Елизаветы? Что все вместе, как сбившиеся в кучку котята, они займут громадное ложе королевы? Будут делить одно и то же тело, страсть к одному и тому же мужчине?

Елизавета, конечно, была странной женщиной, но такие вещи у меня просто в голове не укладывались. «Она переходит все границы!» — подумала я. Только став старше, я поняла, какие разнообразные формы может принимать любовь меж людьми, но до этого времени было еще далеко.

Я вновь принялась читать дневник. Одна запись, располагавшаяся выше всех других, привлекла мое внимание и заставила сердце учащенно биться.

«Р. и Л., — написала королева. — Неужели их сердца соединились?»

А потом добавила: «Р. и Д. — горе и злосчастие».

Я сразу же поняла, кто такие Р. и Л. — это Роберт и я. Значит, королеву гораздо больше интересовала не телесная связь между нами, а возможность существования между нами высокой любви, светлых чувств. Она подозревала нас в этом, но не была уверена.

Но почему Р. и Д.? Кто такая Д.? И что значат слова «горе и злосчастие»? Что королева хочет этим сказать?

Но главным стал для меня теперь вопрос: кто же такая Д.? Д. — любовница Роберта? Она молода и красива? Она дерзка и безнравственна? Она заберет у меня Роберта?

Мало было женских имен, которые начинались бы с Д. Конечно же, сразу вспомнилось имя моей дочери — Дороти. Иногда дочерей в английских семьях называли французским именем Диана. Слышала я о монахине, которую звали Деодата. Но я не знала никого из фрейлин или замужних придворных дам, имена которых начинались бы с буквы Д, кроме Дороти. А из всех известных мне при дворе Дороти не было ни одной, которая понравилась бы Роберту. Все они были некрасивые либо старые, либо сварливые, либо и то, и другое, и третье, вместе взятое.

Может быть, буквой Д обозначено не имя, а прозвище? Королева обожала давать людям прозвища. Очень часто они были весьма нелестными, особенно те, которыми она награждала женщин: она вполне могла обозвать кого-то «Дурочкой», или «Дешевкой», или еще как-нибудь похлеще.