Читать книгу "Братья - Юрий Градинаров"

С уехавшим с рудника после молебна отцом Даниилом Степан Буторин передал депешу:

«Киприян Михайлович! Главные дела завершаем! Готовься к плавке. Жду двадцатого августа в гости.

10 июля 1868 года. Буторин».

*

А братья Сотниковы в начале августа вернулись с низовья. Собрали рыбу и отправили в Енисейск с Сидельниковым. На рыбалке наступило двухнедельное затишье. Заканчивалось лето, и наступала осень. Прошел осетр, за ним пойдут сиг, нельма. В сентябре будет селедка. Рыбаки чинили сети, смолили лодки, меняли балберы и кольца, насаживали невода на новые веревки. Иные штопали одежду, доставали из укромных уголков балаганов суконные зипуны. Начинались осенние дожди и штормовые ветра. Засольщики точили ножи, чистили чугунные чаны, а бондари мыли бочки.

Отец Даниил застал братьев в хорошем расположении духа, сидящих семьями за одним столом и ужинающих после долгой дороги. На столе стояли штоф с водкой и бутылка красного вина.

– Ох! – грузно сел отец Даниил. – Ну как тут не согрешишь с вами. Не ко времени бы стол, и я пить бы не стал.

Он намекнул зятю Киприяну, чтобы тот налил чарку.

– Коль побывал на руднике, придется налить, – засмеялся Киприян Михайлович. – Только сначала расскажи, что да как, а потом выпьешь.

Отец Даниил протянул депешу от Буторина. Старший Сотников читал, а сидящие за столом ожидали, когда он огласит послание. Но хозяин молчал. Зато все заметили, как засияли радостью его глаза.

– Добрые вести привез, отец Даниил. За них я не одну чарку налью. Стало быть, неделя отделяет нас от главной цели. Скоро плавка!

Петр вопросительно поднял голову.

– Да там уйма дел непочатых! Какую плавку задумал Буторин? Там же и то, и се надо! Это Инютин слепил тяп-ляп, а не печь. Торопится! У него контракт заканчивается в сентябре.

– Негоже так говорить, Петр Михайлович! Мужики там крепкие сидят. Ради рудника не жалеют живота своего. Все по-хозяйски творят. Любо по руднику пройти. Вроде на руде стоишь, а руды не видишь. Вся она в балагане. Отвал у подножия горы. Барак блестит чистыми оконцами. И плавильня стоит, как красавица писаная. Даже копоть с кузницы до барака не достает. Благословил я их, а рудник святой водой окропил. Надо собираться на медь поглядеть.

Петр больше не перечил. Знал, отец Даниил людей зря не хвалит, ради красного словца не восхищается.

– Теперь верю, отец Даниил! – сдался Петр Михайлович. – Хотя сомневаюсь, что медь будет. Там одни самоучки собрались, а руду плавить – надо голову иметь. Всего в книжках не найдешь. Каждый плавильщик секретит свои навыки.

– Ладно! Наши Инютин и Буторин – тоже не лыком шиты. Дотошные мужики! Сами докопаются до истин. Если сразу не получится, не страшно! У нас рудник построен на риске! А коль отец Даниил благословил, значит, с нами Бог. Видно, ангелов наслал, чтобы помогли Буторину и Инютину получить первую медь. Давайте выпьем за удачу! – предложил Киприян Михайлович и продолжил: – Со мной поедут Петр, Хвостов и Сашка. Тебя, дорогой тесть, на плавку не возьму. Тебе в межсезонье надо сходить по станкам до Толстого Носа. Люди хотят услышать слово Божье из твоих уст.

– Жаль, зятек, что не берешь с собой. Грешишь, каверзный. В низовье я схожу. Только дай пару гребцов, да покрепче.

– Лодка у тебя есть, гребцов получишь. Почту возьми у Герасимова. Пароход подойдет к двадцатому, как пойдут нельма и сиг. Только побудь и на станках, и в артелях. Вина больше бочонка не бери, сам реже причащайся. Чтоб люди не судачили, мол, отец Даниил не просыхает. Псаломщика настрожи, дабы службу справно нес и в штоф меньше заглядывал. Ну, сошлись в одной церкви два служителя! Кто кого перепьет.

Сидящие за столом, кроме отца Даниила и Екатерины, засмеялись. Екатерина толкнула ногой Киприяна Михайловича, мол, негоже отца укорять. Она знала о пристрастии своего тяти к хмелю, неловко чувствовала себя, когда он хватал лишку.

Отец Даниил молча слушал наставления, часто моргал, вроде стыдился. По возрасту они почти ровесники. Священник лишь на два года старше Киприяна Михайловича, но доверяет жизненному опыту купца и без обид принимает советы и укоры. Знает, его зять Киприян по норову не злобный мужик и всегда старается оградить грешную душу тестя от разных грехопадений. Да не всегда получается. Святой отец бывает неудержим. Он не замечает, как хмель заполняет его грузное тело. Выпитая в азарте не одна лишняя чарка укладывает его на пол и ввергает в глубокий сон. Сквозь храп слышится бульканье, и крепкий сивушный запах выплескивается рвотой на ковер. Екатерина и Аким стоят с тряпками наготове и вытирают осклизлую бороду, заляпанную сутану и лежащий в блевотине крест. Снимают с шеи золоченый символ, опускают в ведро с горячей водой, вытирают насухо и оставляют на вешалке. Его не трясут, не будят, не поднимают. Знают, через час он воспрянет, снова выпьет чарку вина, пошелушит руками ссохшуюся бороду, наденет крест, обведет домочадцев туманным взглядом, поднесет к губам ладонь и невнятно скажет:

– Извините, господа миряне, извинь победил меня!

Аким подхватывает под руку покачивающегося отца Даниила и ведет домой на покой. Правда, в гости, кроме зятя, он ни к кому не ходит, хотя дружен с Хвостовым и Герасимовым. Хвостов в рот не берет хмельного, а почтовик после третьей чарки засыпает. С ним он и поговорить не успевает. И святой отец, и Герасимов пьют по-домашнему, без размаха, как на станках заведено. С рыбалки, к примеру, вернулись, окаченные волной, с охоты, когда мороз до костей продрал. Не к горячей печке тулятся отец Даниил или почтовик Герасимов. Извинь внутрь вливают. Греют тело хмелем от головы до пят. И еда под каждую чарку уходит со стола. А с мороза всегда крепко спится, да и здоровьем полнится тело.

Киприян Михайлович не раз выговаривал тестю:

– Ты, отче, до чарки охоч. Стало быть, перед Богом грешен. В другом приходе тебя давно бы выгнали, а здесь ты – кум королю и сват министру. Как тебя благочинный Суслов терпит? Видно, потому, что вашего брата – ризника в низовье никакими посулами не затащишь. Вон, изба ждет два года, а разъездного священника архиепископ Никодим так и не нашел. Вот тебе и вера.

Отец Даниил слушает укоры зятя, выжидает, пока тот прервется:

– Чтобы ты ни говорил, дорогой зятек, а приход мой не худший в губернии. В престольные праздники служу молебен. Колокола звонят на всю тундру. Ты посмотри мои шнуровые книги: кто родился, кто крестился, кто венчался, кто приказал долго жить. А мой псаломщик детей грамоте учит! Пусть убого, но учит! Я знаю цену просветительству. И то, что наш Сашка уже читает и пишет, – тоже заслуга моей церкви. Так что служу я, Кипа, не хуже других. Поэтому Бог долго меня тут и держит. И грешен я – не боле тебя. Твои торжища на грехе построены. Обманываешь и язычников, и православных. За бесценок рухлядь берешь, рыбу, бивни мамонта. И не краснеешь! А что ты хмелем не тяготишься, для меня похвально. Если б ты пил, дочь мою Катюшу не получил бы в жены. Так что, Кипа, высоко не заносись. У самого изъянов больше, чем комара летом в тундре. Помни, обманом да обсчетом купец царствует.