Читать книгу "Вилла Пратьяхара - Катерина Кириченко"

На моих глазах выступают слезы, подбородок трясется.

— Бля… — Тащерский хватает меня за плечо и почти выворачивает его, поднимая меня с пола. — Да ни фига она не обосралась. Сухая. Она просто истеричка!

Мне в щеку прилетает короткая и звонкая пощечина. Потом вторая, и сразу за ней третья. Я замолкаю.

— Работает, — удовлетворенно заключает Тащерский и отпускает мое плечо.

Я безвольно оседаю на пол. От пощечин смех, действительно, моментально прошел, но со смехом что-то во мне словно прорвало, я ожила, отошла от первого шока и чувства посыпались горою. И с ними пришел, наконец, и Страх. Настоящий, животный, парализующий ужасом, но в то же время и обостряющий инстинкт выживания. Мысли опять закрутились в моей голове. Могла ли гадалка все это накликать? Разворачивались бы события так же, не пойди я к ней и не узнай, что мне суждено умереть? Или… Что еще она сказала? Не подсказала ли она мне какой-то незамеченный мной тогда выход или решение? Соображай, Власова, быстро соображай!

— Все, на этот детсад времени нет. Тащите нож с кухни, — велит Тащерский.

Толян (Господи, где им всем выдают такие имена?) вразвалку выходит из ванной.

До отрезания пальчиков остаются минуты. Дельных мыслей никак не появляется в моей голове. Ну пожалуйста! Ну хоть одну? Тянуть время!

— Сколько сейчас времени? — обращаюсь я к Тащерскому.

— Сейчас узнаешь, — отвечает он, закрывая ставни.

Судя по всему, убивать меня будут в ванной. Я такое уже видела. В кино.

— Ну я серьезно.

— И я очень серьезно.

Гадалка сказала, что она ничего не решает. Пойди я к ней или не пойди, это ничего бы не изменило. Решает Бог.

— А вы в Бога верите? — спрашиваю я.

— А оно тебе важно?

— Ну почему вы мне ни на один вопрос не отвечаете?

— Почему?! А ты мне ответила, где денюжки?!

— Ответила, — искренне говорю я. — В чемодане под ванной должны были быть. Если бы я так не думала, то не звонила бы вам.

— Ну и где ж они теперь, раз там их нет?

— Не знаю.

— Ну вот и я не знаю, верю ли я в бога. Все? Поговорили? Довольна? Толян! Давай быстрей!

— А милиция не придет? — неожиданно спрашивает Петёк.

— На вопли-то? — Тащерский смотрит на меня с интересом, будто это зависит от меня. — Да нету тут никакой милиции. Глухомань. А шизик этот из гостиницы точно не сунется. Зассыт.

— А если позвонит, по телефону вызовет власти? Должны ж у них тут быть какие-то… не знаю, менты, тайский омон?

— И что? Сам знаешь, дороги сюда нету. Пока они там приплывут… мы уж на яхте уйдем в нейтральные воды. Что я, по-твоему, зря на яхту тратился?

В дверях появляется Толян. В его руках мой кухонный нож. То, что меня убьют моим же ножом, кажется мне особенно диким.

— Иди, на шухере постой на улицу, — говорит Толяну Тащерский. — Если что, уходим по-быстрому.

— Он тупой, — говорю я.

Все смотрят на меня, не веря в мою наглость.

— Да не Толян, — поясняю я. — Нож мой тупой.

— А-а-а! — Тащерский оскаливает идеальные зубы. Наверняка, металлокерамика, откуда у него такие свои? — Ну это только к лучшему. Больнее будет. Приступаем? Или ты передумала?

Последний раз посмотрев сначала на нож, а потом на Тащерского, я вздыхаю. Решает Бог? На том и остановимся. Все равно ничего более дельного мне в голову уже не успевает прийти. Тащерский похож на Бога? Нет, а значит, не ему и решать, жить мне или нет.

— Передумала.

— Да? — Мой палач оживляется. — И какие же у нас будут идеи? Вернешь денюжки?

Я киваю на Петька с Толяном:

— Пусть выйдут.

Сощурив глаза, Тащерский на миг задумывается, но все-таки, решив, что если что, то и один со мной справится, отсылает прихвостней из ванной.

— Ну? — говорит он, прикрыв дверь. — Знаешь, где деньги что ли?

— Да.

— И?

— В пещере.

— Ого! — улыбка озаряет его лицо и Тащерский даже как-то на секунду молодеет. — Вот это уже лучше! А где пещера?

— Рядом. Я отведу. Но у меня два условия. Во-первых, получив деньги, вы оставляете меня в покое и не трогаете квартиру. Во-вторых, пойдете со мной только вы один.

— Э-э-э, не-е-е! Опять хитришь? Какие-такие условия? Ты вообще не в тех обстоятельствах, чтоб ставить мне условия!

Тащерский помахивает перед моим носом ножом. Грязным, прямо из мойки, с прилипшим к лезвию кусочком петрушки.

Я пожимаю плечами:

— Тогда ищите пещеру сами. Обшарьте горы, джунгли… Ночью. Ноги только не сломайте. И поторапливайтесь. Вы настолько не понравились Лучано, что к утру тут будет батальон полиции.

— А тебе не кажется, что сейчас Петёк отрежет тебе один ма-а-ленький пальчик, — Тащерский разводит большой и указательный (с лиловым ногтем) пальцы, показывая мне, сколько он собирается отрезать, — и ты без всяких условий отведешь нас в эту гребаную пещеру?

— Не кажется. Я истеричка. И к тому же у меня астма. А лекарство уже месяц назад, как закончилось. Я с первого же ма-а-ленького пальчика грохнусь тут у вас в обморок, начну задыхаться и через пять минут умру. И вы никогда не найдете ваших денег.

— Пиздишь!

— А вы проверьте. Клянусь, я умру! Вон, флакон от лекарства валяется пустой.

Я киваю на закончившийся спрей от комаров. Тащерский берет его в руки, подносит к носу и внимательно рассматривает. Белая пластиковая бутылочка, очень вовремя закончившаяся у меня пару дней назад, оказывается нетипичной формы, маленького размера, и на ней нет ни одного изображения комара, а все надписи сделаны исключительно тайской вязью. Купив его в аптеке, я сама долго не верила продавцу, что он продал мне то, что нужно.

— Пустой, — констатирует Тащерский, кидая его обратно.

Я развожу руками.

— Вот видите. Очень вам сочувствую, но долго пытать меня у вас не выйдет.

Тащерский сомневается, не зная, верить ли мне.

— Ну допустим… — говорит он после паузы, — мы тебя оставим в покое и даже квартиру не тронем. Но почему второе условие, что с тобой пойду один я?

Я вздыхаю. Теперь все зависит от того, удастся ли мне выглядеть убедительной.

— Потому что иначе ничего не выйдет. Если Стас увидит, что мы все пошли туда, он все поймет, опередит нас верхней тропой и заберет чемодан. Он прожил тут две недели и прыгает по скалам не хуже горной лани, а вы… — я оглядываю Тащерского, — точно туда вовремя не успеете. Я знаю Стаса семь лет. Если он увидит, что я отдаю вам деньги, он заберет их первый и бросит меня вам. Он предатель, мерзкая сука и сволочь!