Читать книгу "Запад-Россия. Тысячелетняя Война. История русофобии от Карла Великого до украинского кризиса - Ги Меттан"

Говоря о «французской разновидности» русофобии, упомянем и причины случавшейся в истории смены западного подхода к России от непримиримой критики к сотрудничеству. На примере работ видных французских историков конца XIX века, Ги Меттан подводит читателя к пониманию алгоритма такого перехода, не потерявшего своего значения и сегодня. Он объясняет и конкретные причины этой перемены: в случае Франции мотивации были сугубо политическими — поражение во франко-прусской войне и намерение сдержать поднимающуюся Германию, для чего и возникла необходимость привлечь Россию в союзники. Для этой цели, по выражению Ги Меттана, был произведен «невиданный синтез противоположностей». Помимо неизменного тезиса об «извечной российской отсталости», был введен в оборот и новый тезис — о «поправимости дел в России», при условии, разумеется, открытия ее, говоря слогом XIX века, «для орошения благодатными западными ценностями, включая технологии, прогресс, промышленное развитие, иностранные инвестиции, развитие капитализма, которые привнесут в Россию западные институты, право, законы и политическую систему». Этим идеям и планам тогда не суждено было полностью сбыться, но, как показало время, алгоритм был воскрешен через сто лет, и вряд ли ему будет найдена скорая замена.

* * *

И все же, спросит читатель, закрыв книгу, неужели картина столь мрачна и «генетически безнадежна», как рисует ее нам Ги Меттан? Может быть, он просто выбрал такое сугубо негативистское рассмотрение проблемы Россия — Запад? Ведь между участниками международных отношений всегда, к сожалению, существовало соперничество, давление, различные формы дискредитации, и Россия тут не исключение. Так стоит ли вообще «зацикливаться» на русофобии, тем более, что все мы знаем — страна наша пока далека от совершенства? Ответ на эти вопросы сложен, учитывая многообразие факторов, влияющих на международные отношения, решения в которых чаще всего диктуются не умозрительными схемами, а политической целесообразностью. Таким образом, там, безусловно, всегда остается пространство для диалога, политических и дипломатических маневров сторон. Иными словами, переносить из-за русофобии манихейский взгляд «Россия — осажденная крепость» на международные отношения XXI века было бы опасным заблуждением. Вместе с тем, русофобия реально существует на «совокупном Западе» и нередко служит там идеологическим и пропагандистским фоном, на котором строятся его отношения с Россией. Как найти в таких условиях взвешенное отношение к феномену русофобии? Взгляд на предмет, как представляется, может измениться, если рассматривать русофобию не просто как «последовательное накопление заблуждений, деформаций и искажений», а скорее как некую сложившуюся веками «историческую данность». В таком случае, конечно, нужно изучать и отвечать на нее, но вряд ли есть смысл в превращении борьбы с русофобией в первостепенную политическую задачу, в каждодневную полемику, подпитывающую болезненную реакцию российского общества на (нередко и справедливую) критику России. Вообще наши СМИ столь же остро реагируют на любую критику, сколь и чувствительны к каждому одобрительному слову из-за рубежа (кстати, по многолетнему опыту знаю, что «наши западные партнеры», как правило, преимущественно безмятежны на этот счет). Такая полемика с Западом по ряду причин будет оставаться по преимуществу «улицей с односторонним движением».

Каждое поколение в России рано или поздно возвращается к извечному вопросу, встающему после прочтения книги Ги Меттана — мы Европа или что-то особое? Конца этим спорам нет уже не первую сотню лет. Каждое поколение вновь примеряет на себя известные пушкинские слова о том, что «…Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою…». Есть, к примеру, рассуждения о цикличности российской истории, в частности, и о том, что касается ее отношений с Западом, обоснованно показывающие, что за истекшие три века Россия 14 (!) раз меняла свое ролевое отношение к западному миру. Книга Ги Меттана восполняет в данном случае очень важный аспект этой темы, отвечая на вопрос о том, как видится сама Россия со стороны Запада. Сопоставляя два ракурса проблемы Россия — Запад — наше собственное позиционирование и представление о нас извне, мы подходим, на мой взгляд, к одному из наиболее существенных аспектов рассматриваемой темы — вопросу о российской идентичности, точнее, неочевидности осознания таковой даже внутри самой страны. У нас весьма благосклонны к мнению С. Хантингтона, в соответствии с которым Россия представляет собой часть особой, отличной от Запада цивилизации. Однако его же характеристика России как «крупнейшей в мире расколотой цивилизации» привлекает почему-то гораздо меньше внимания. Суть же «расколотости» вкратце в том, что в таких странах существует несколько «цивилизационных групп» — устойчивых общностей, ориентирующихся на различные цивилизации. Касательно России, как минимум уже с середины XIX века, у серьезных российских и зарубежных исследователей на этот счет не было сомнений, что собственно и констатировал С. Хантингтон. Размышления на этот счет в постсоветское время возобновились с новой силой и составляют центральный элемент внутри- и внешнеполитической жизни страны.

Россия как страна с «расколотой идентичностью» представляет собой удобный объект для критики и воздействия со стороны Запада. «Расколотость», если следовать ей во внешней политике, способна подчас если не «обнулить» некоторые из внешнеполитических усилий, то создать у сторонних наблюдателей представление о стране, управляемой по «сломанному компасу». К примеру, мы часто и справедливо апеллируем к общности «христианских цивилизационных корней» и культуры России и Запада, абстрагируясь от важного водораздела — различий в политической культуре, где исторически у нас было гораздо меньше общего. Такое «переменчивое позиционирование» никогда в истории не придавало ни весомости, ни прочности внешнеполитическому положению, о какой бы стране ни шла речь. Не случайно в этом контексте выглядит название последней главы книги Ги Меттана «Запад в российском зеркале». Оно прямо связано с поиском идентичности самой Европой, а для «объединенной Европы» эта задача сегодня весьма актуальна и подтверждает известное положение о необходимости «другого» для формирования и поддержания собственной идентичности. Роль этого «другого» и была, по признанию некоторых западных теоретиков, издавна предназначена России. Подтверждением этого тезиса служит и попытка властей Украины отвести роль «другого» России.

Существует ли вообще вероятность изменить такое восприятие Западом России, ведь русофобия, по словам Ги Меттана, из «коллективного бессознательного» превратилась там в единственно допустимую «официальную правду»? Полностью, видимо, нет, однако принять и признать эту «данность» обеими сторонами как объективную реальность, осознать различия в природе сторон, а, следовательно, наличие у них особых интересов, было бы уже немалым шагом вперед. Пора, наконец, признать, что столь отличные пути, которыми шли Европа и Россия, не могли давать по ходу истории одинаковые результаты. Стоило ли желать подобного однообразия, ведь мир не случайно многообразен. Политика и дипломатия извечно заняты таким «взаимным распознаванием», формулированием собственных целей и прояснением целей партнеров, налаживанием диалога, поиском взаимоприемлемых решений, иначе говоря, они нацелены преимущественно на налаживание диалога, а не на поиск причин несовместимости. Однако и политику, и дипломату полезно знать о глубинных причинах расхождений России и Запада, о том, что в политологии называют различиями в «политической культуре» стран, а значит, и о возможностях компромиссов между странами разной цивилизационной ориентации. Этому и служит в конечном итоге книга Ги Меттана. Осознать эти различия в природе сторон и по возможности преодолеть их для осуществления общих целей — в этом, как представляется, и состоит одна из задач построения нового миропорядка. Сегодня мы должны уповать не только на дипломатию как «искусство» XIX века и пропаганду и контрпропаганду как «ремесло» XXI века, но на взращивание позитивных перемен в общественных взглядах на то, что представляет сегодня «другой», используя все достижения наук о человеке и обществе.