Читать книгу "Ричард Длинные Руки - оверлорд - Гай Юлий Орловский"

– Да хотелось бы, – признался я, – мне как-то даже снились твои шесть сисек. Но Фрида больна, Леция. А это будет вроде бы нехорошо.

Она вздохнула, потемневшие было голубые глаза снова стали ясными, как у куклы.

– Вы очень добрый человек, ваша милость.

– Я? – удивился я. – Леция, я человек злой и недобрый. Просто другим злым и недобрым я с удовольствием обламываю рога, потому на меня и можно подумать, что я этот, ну, добрый… Ладно, беги. Я сам буду подбрасывать дровишки.

Она кивнула, очень серьезная, прямо-таки взрослая женщина.

– Хорошо. Я пойду и буду молиться, чтобы Фрида поскорее выздоровела.

Она виновато улыбнулась, запоздало поняв, что ее слова можно истолковать и по-другому. Я тоже раздвинул пасть в улыбке, мол, прекрасно помню, как ты меня полудохлого отогревала своим жарким телом.

Леция поспешила к двери, все еще сдерживая улыбку.

Глава 14

Творец не вмешивается, подумал я, спасительно хватаясь за тонкую ниточку надежды, потому что дал нам свободу воли. То есть сам лишил себя права вмешиваться в жизнь человека. Он сделал ставку на то, что крохотная частичка, которую вдохнул в животную плоть зверя, сделает из него нечто особое. И что эта частичка, названная душой, позволит устоять против всех соблазнов.

Я вздохнул, в отчаянии стиснул голову ладонями. Творец не представлял всей мощи соблазнов, что возникнут на пути человека.

Или представлял?

Если представлял, то как он мог помыслить даже, что я устою? Весь мир не устоял и рухнул в пучину демократии, а я, самый что ни есть демократ, как бы ни хихикал презрительно над этими примитивными существами, устою?

Да на хрена это все мне, вся эта ответственность? Я же нормальный человек! Я даже когда в самом деле обязан что-то делать, всегда найду способ увильнуть, еще и идеологическую базу подведу, мол, нужно именно сделать так: все мы грамотные и все умеем защищать свои позиции.

Так что за дурь то и дело поднимается во мне? И смеет спорить с разумом, который у меня совсем не хилый, я ведь нахватался везде вершков и обо всем что-то да знаю.

А что касается конфликта с отцом Ульфиллой… Пожалуй, отдам ему за Фриду не только земли, но и сам Верден… Во-первых, там все еще жена и дочери бывшего владельца замка, Волка. Как их выгнать, не знаю, рука не поднимается выпереть женщину с детьми, хотя надо бы. Во-вторых, Волк сумел улизнуть, а это значит, что где-то собирает силы, не может не попытаться вернуть потерянное. Так что пусть отец Ульфилла и решает все эти проблемы. Он злее и беспощаднее, чем я, чувствует за собой поддержку самого Господа, а я еще долго буду сопли жевать, интеллигентничать, рефлексировать, политкорректничать, о правах человека еще вспомню, не на ночь будь сказано…

Ближе к вечеру в замок вернулись Тюрингем, Зигфрид, Вернигора. Угасающий пир разгорелся с новой силой. Я заново рассказывал, что за это время стряслось со мной, они в ответ виновато бормотали, что у них вот ничего, только все хозяйством занимались, а то больно разрушенное было. Да и отобранные раньше деревни вернули, теперь заново перестраивают систему налогов.

Поздно ночью, сославшись на усталость, я покинул пир и вернулся в свои покои. Фрида лежит тихая, как мышка, я разделся и залез под одеяло. Фрида тут же подняла веки, во взгляде страх, на меня посмотрела отчаянными глазами.

– Ваша милость, – сказала она жалобно, – я такая безобразная, ужасная!.. Вам смотреть на меня противно. Позовите Лецию…

– Зачем?

– Ну… для утех.

– Ага, а тебя куда?

– Да хоть на коврик к вашей собачке. Я обхватил ее и прижал к груди.

– Не пищи, – сказал я в ухо. – Ты храбрая, отважная и самая красивая птичка на свете. Быстрее приходи в себя, потому что дальше все хорошо. То, что случилось, не повторится. А с утехами потерпи.

Она замерла и страшилась шевельнуться, я сам лег поудобнее, обнял ее рукой себя за шею, положил ее голову на плечо, а ее тонкую заднюю лапку закинул себе на живот. Так лежали некоторое время, я чувствовал, как она медленно и осторожно, каждое мгновение готовая снова юркнуть в свою норку, расслабляется, дышит не так скованно, тело теряет жесткость, и, наконец, дыхание стало совсем глубоким и ровным.

Я чувствовал, что начинаю засыпать, в это время в коридоре послышались тяжелые шаги. Я почему-то подумал, что идет статуя командора, но Фрида вроде бы не Анна, а я не тяну на Дон-Жуана.

Из-за двери донесся крик:

– Ваша светлость!.. Ваша светлость!..

Удары железа по железу ни с чем не спутаешь, я торопливо высвободился из рук спящей Фриды, спрыгнул на пол и ухватил меч. Тот, что взял из рук железной девы…

Дверь с грохотом распахнулась, едва не слетев с петель. Через порог шагнула она, блестящая темной медью в свете факелов, с темным лицом. Двое стражников со всей дури отважно рубили в спину мечами, на что меднолицая не обращала внимания, а шла прямо на меня.

Я вскрикнул:

– Да ты что? Я же сюзерен!

Она продолжала надвигаться, лицо неподвижное, я отпрыгнул, сказал гневно:

– Ты не поняла? Я – сюзерен! На колени!

На миг мне почудилось, что она поняла и вот-вот в самом деле преклонит колени, однако ноги ее несут дальше, рука поднялась, готовая ухватить за мое горло.

Я сказал с достоинством:

– Ах, меч? Ну так бы и сказала! Я же взял не насовсем, только посмотреть! Утром оы принес обратно.

Она пересекла комнату, я перехватил меч за прозрачный конец, сердце екнуло, почудилось, что вот-вот кончик отломится, и протянул рукоятью вперед. Дыхание замерло в груди, металлическая дева надвинулась, незрячие глаза глянули на меня в упор, а темные пальцы с железным щелчком сомкнулись на рукояти меча.

Долгие мгновения я стоял как замороженный, страшась, что разрубит меня пополам. Дева повернулась и пошла с мечом в руке к выходу. Пол подрагивал от ее шагов, я невольно подумал, что эта девочка весит несколько тонн. Переведя дыхание, я сказал с натужной бодростью:

– Благодарю за службу, ребята!.. Вы действовали отважно.

Стражи вытянулись, в глазах страх уступает ликованию, все обошлось хорошо, они почти герои, есть, что рассказать утром. А зимой этого приключения хватит на пару недель.

Ладно, мелькнула мысль. В этот раз не удалось, получится в следующий. Тут же вспомнил, что следующего раза не будет, всего три дня выторговал у Сатаны.

Фрида пробормотала сонно:

– Мама… а как они летают?..

Я лег рядом, обнял бережно и прошептал в розовое ушко:

– Ты тоже будешь летать. Спи.

Заснул под утро, а когда вынырнул из темного и непрочного, как ткань прогнившего мешка, сна, Фрида сидит на краешке постели, ужасающе худая, но уже посвежевшая, в руках жареная гусиная лапа.