Читать книгу "Когда НАТО будет бомбить Россию? Блицкриг против Путина - Юрий Мухин"

На главном наблюдательном пункте (Haupt-B-Stelle) находился командир батареи, офицер-наблюдатель, унтер-офицер наблюдатель и унтер-офицер, управляющий огнем, командир секции связи, а также телефонисты и радисты, поддерживающие связь с орудиями. С наблюдательного пункта командир батареи управлял огнем орудий батареи.

Командиры батарей, самостоятельно и по заданию командиров пехотных подразделений, проводили пристрелку целей, участков и рубежей заградительного огня. О пристрелянных целях, участках и рубежах заградительного огня докладывалось командиру дивизиона, который в свою очередь сообщал эти данные в полк. Командир артиллерийского полка и командиры дивизионов, исходя из боевой обстановки, назначали для батарей дополнительные участки и рубежи заградительного огня. Этим достигалась возможность сосредоточения мощного огня на вероятных направлениях атак и контратак противника. В этом нет ничего нового, такое было, скажем, и в РККА, но немцы только этим не ограничивались.

У них были еще и передовые наблюдатели, обычно в чине лейтенанта, вахмистра или опытного унтер-офицера. Они находились в траншеях вместе с пехотой. Наблюдателя сопровождали радисты или телефонисты (командир, два телефониста, коновод, вьючная лошадь с барабаном кабеля). Передовой наблюдатель сопровождал пехотную роту в наступлении и в обороне, он передавал на НП командира батареи донесения о действиях противника, целях и расстоянии до них, управлял огнем и докладывал о результатах стрельбы.

Наши ветераны из тех, кто профессионально мог оценить события, воспоминания немцев подтверждают. Вот выше немецкий ветеран утверждал: «Когда атаковал, к примеру, батальон русских, вся артиллерия стреляла по нему». А вот генерал-лейтенант И. Толкон/Ьк вспоминает, как в 1943-м он, начальник оперативного отдела 33-й армии, был послан командующим армией проконтролировать разведку боем, проводимую как раз силами батальона:

«Под прикрытием 10-минутного артиллерийского налета батальон выбрался из траншеи и устремился к высоте. Залп дивизиона «М-20» ошеломил противника, хотя устрашающие взрывы непривычных снарядов рассеялись на большой площади и объекту атаки большого вреда не причинили. Противник вскоре пришел в себя, сориентировался и встретил атакующих губительным огнем. Батальон залег в нейтральной полосе на открытой местности. Вслед за этим, сосредоточив огонь двух артдивизионов с соседних участков, немцы обрушились на нашу траншею: 105-миллиметровые снаряды ложились настолько точно и кучно, что траншея стала сплошь обваливаться и сравниваться с землей. Мы с Шуруповым наблюдали из открытой траншеи и, когда она начала засыпаться, пошли по ней в поисках укрытия: я пробирался впереди, а Шурупов следом за мной. Как только я поравнялся со связистом, прижавшимся с телефонной трубкой в руке к стенке изуродованной траншеи, в него попал снаряд, превратив в брызги. Меня оглушило и отбросило метров на 10 вдоль траншеи, обдав кровью и липкими хлопьями разорванного тела солдата. Шурупова присыпало землей. Я руками с большим трудом освободил голову товарища из-под земли; он не подавал признаков жизни. Налет продолжался минут 10 и внезапно оборвался, все стихло. Батальон, потерявший десятки бойцов убитыми и ранеными, отполз в исходное положение и приступил к откапыванию траншеи».

Давайте обдумаем это сообщение Толконюка. Наш батальон атаковал, в лучшем случае, немецкую роту, а скорее всего, позиции одного или двух немецких пехотных взводов — на фронте вряд ли больше 500 м. И наша, и немецкая артиллерия вели огонь по 10 минут. Причем наша артиллерия не сумела подавить огневые средства немцев даже на то короткое время, которое требовалось нашему батальону, чтобы добежать до немецкой траншеи. А немцы немедленно сосредоточили в защиту этого своего взвода огонь половины своей дивизионной артиллерии — огонь орудий, расположенных по фронту минимум в 5 км. Причем били не по площадям, а точно по нашей атакующей пехоте и по нашей траншее.

У немцев, кроме передовых наблюдателей, огонь батарей обеспечивали и батареи инструментальной разведки целей, эти батареи разведывали цели и давали возможность пристреляться по не видимым с НП целям на глубину 7—10 км в тылу противника. Эта разведка давала возможность немцам не просто подавить, а уничтожить не видимую с НП вражескую батарею, находящуюся на закрытой позиции, с расходом для 150-мм орудий — 180 снарядов и для 105-мм орудий — 240 снарядов. (Миддендорф Э. Русская кампания. Тактика и вооружение.) А по довоенным справочным данным, артиллерийским полкам РККА для подавления на закрытой позиции артиллерийской батареи противника методом огня по площадям требовалось не 180, а от 400 до 700 снарядов 152-мм гаубиц. А 700 снарядов 152-мм гаубицы — это более 32 тонн только стали и взрывчатки, не считая зарядов. Это весь боекомплект двух гаубичных батарей.

Технические и количественные аспекты артиллерии

Надо бы сравнить расход боеприпасов нашей и немецкой артиллерии, но это пока непросто сделать. Вот автор статьи «Боеприпасы»[5]собрал многочисленные данные по этому вопросу, но они по периодам войны несопоставимы. Скажем, он сообщает, что немцы за первый год войны с СССР (то есть до 22.06.42) израсходовали на Восточном фронте 440,1 тысячи тонн только артиллерийских боеприпасов. Считая по вагонам все боеприпасы, поставленные в действующие армии Красной Армии за первые полтора года войны (с 22.06.41 г. по 19.11.42 г.), он приходит к выводу, что их поставлено не менее 2 млн тонн. (В структуре боеприпасов более половины составляли артвыстрелы.) С одной стороны, к немецкому расходу нужно приплюсовать расход артиллерийских боеприпасов румын и финнов, но и с нашей стороны нужно учесть какую-то часть советского довоенного запаса боеприпасов в 2,3 млн тонн, который в большей части уже находился на складах западных округов и его не требовалось везти в войска вагонами. Из этого запаса был потерян миллион тонн, тем не менее и оставшееся число в 1,3 млн тонн существенно. А по итогам войны этот автор сообщает данные официальных советских источников: «на Восточном фронте германские войска израсходовали меньше боеприпасов, чем советские (5,6 млн т против 8,0 млн т)».

Но по расчетам, сделанным по данным, опубликованным А. Исаевым, это несколько не так, особенно если брать начальный период войны и делать сравнение только полевой дивизионной и корпусной артиллерии (без полковой, береговой и корабельной). В 1942 году немцы до поздней осени успешно наступали на всех театрах военных действий, и в этом году их дивизионная и корпусная артиллерия израсходовали 24 470 тысяч штук снарядов, калибром от 75 до 210 мм. Разумеется, к этому количеству нужно добавить неизвестное мне количество снарядов, выпущенное на Восточном фронте такой же артиллерией союзников немцев, но одновременно вычесть также неизвестный мне расход снарядов немцами на других театрах военных действий (на тот период — тремя немецкими дивизиями в Африке). С учетом этих плюсов и минусов допустим, что на Восточном фронте части дивизионной и корпусной артиллерии израсходовали 24,5 миллиона штук снарядов и мин.

В том же 1942 году, когда эвакуированная промышленность СССР еще не развернулась на полную мощность (к примеру, из 65 заводов, входивших в систему Наркомата боеприпасов, 45 подлежали эвакуации), советская дивизионная и корпусная артиллерия (вместе с артиллерией РГВК), испытывая дефицит и снарядов, и потерянных орудий, выпустила по врагу 18,2 миллиона штук снарядов — уже меньше, чем немцы. Но тут есть еще два нюанса.