Читать книгу "Агафонкин и Время - Олег Радзинский"

Агафонкин ничего не сказал. Он продолжал смотреть на Платона, пытаясь прочесть его состояние. “На чем его подловили? – думал Агафонкин. – Запугали? Купили? Принудили?” Он хотел знать, что Платон рассказал о Квартире.

– Речь пойдет о крайне важном деле, – не обращая внимания на молчание Агафонкина, продолжал Путин. – Не просто государственной важности, а, я бы сказал, государственной сверхважности. И в этом деле, Алексей, нам – России – нужна ваша помощь.

Он сделал паузу, ожидая вопросов Агафонкина. Агафонкин молчал: у него не было вопросов.

Сам расскажет.

Путин налил себе норвежской воды “Voss”, отпил. Он смотрел на Агафонкина, сложив губы в чуть заметной улыбке, словно тот был упрямым ребенком, которому приходится объяснять понятные взрослым вещи. В улыбке была не снисходительность, а скорее понимание.

– У нас в стране, Алексей, отчего теперь все беды? – спросил Путин и, не дожидаясь ответа, сказал: – От 90-х. – Он помолчал, дав словам утвердиться, стать фактом, и повторил, разбивая на слоги: – От де-вя-но-стых. Понимаете?

Агафонкин ничего не сказал, да и говорить было нечего. Ясное дело: от 90-х.

– У нас что произошло? – продолжал Путин. – Что произошло в 90-е? СССР потеряли? – Он загнул крепкий большой палец. – Потеряли. Национальное богатство во время приватизации разбазарили? – Указательный палец загнулся вслед за большим, ведя отсчет бедам России. – Разбазарили, – ответил самому себе Путин. – Еще как разбазарили. – Он покачал головой, жалея разбазаренное национальное добро. – Идем дальше: возникновение олигархов, пытающихся диктовать власти свою политику, допустили? Допустили, – загнулся средний палец. – Теперь: мировой престиж потеряли? Потеряли, – согласился с Путиным его безымянный палец, складываясь под грузом потери страной мирового престижа. – Вот, – покачал головой Путин, – и, наконец, образование либеральной оппозиции, действующей по указке зарубежных врагов России, допустили? – Он укоризненно посмотрел на Агафонкина, словно тот был лично ответственен за возникновение либеральной оппозиции. – Допустили, – ответил на поставленный вопрос загнувшийся мизинец. – До-пус-ти-ли.

Путин потряс перед собой сложенные в большой твердый кулак пальцы, грозя 90-м. “Не может быть, – мелькнуло у Агафонкина, – не решится. Да и невозможно это”. Он пытался перехватить взгляд Платона, подтвердить возникшую догадку, но Платон не позволил: смотрел в никуда.

– Вот, – улыбнулся Путин своей хорошей, открытой улыбкой, – и нам с вами, Алексей, предстоит все это исправить.

Агафонкину захотелось финского печенья на ксилите. Он бы сейчас и на сахаре съел.

Агафонкин смотрел на юлу, отражавшуюся в темной лакировке стола. Словно две сросшиеся юлы – сиамские близнецы. Одну можно было потрогать и закрутить, другая же оставалась недоступна – отраженье реального, мираж. Или она тоже могла крутиться – веретено Линий Событий, опоясывавших наши жизни – меридианы судьбы? Агафонкин представил две крутящиеся в разные стороны юлы.

– В чем идея? – спросил Агафонкин.

– Идея? – нагнул голову Путин, словно удивляясь его непонятливости. – Идея, Алексей, простая: отменить 90-е. То есть, – поправился он, – не совсем отменить, а в том виде, как они имели место. Идея, Алексей, исправить ошибки предшествующего руководства. Послужить России. Родине. Вот в чем идея. – Путин помолчал и заговорщически подмигнул Агафонкину: – Тем более что полдела мы с вами уже сделали. Осталось закончить.

– Мы с вами? – поинтересовался Агафонкин, пытаясь унять холодок дрожи внутри. – Не припоминаю, чтобы я соглашался.

– Как же? – развеселился Путин. – Письма-то мои возили, а это что? Это – подготовительная работа, обеспечение оперативной базы. Инструктаж.

Он улыбался Агафонкину, удивляясь, как тот не понимает простых вещей. Агафонкин и сам удивлялся.

Оставалось понять.

Признать.

– С чего начались 90-е? – спросил Путин и сразу ответил: – С августовского путча. Это и был поворотный момент, когда новая власть получила мандат. Когда народ выбрал эту власть. Ну, если и не весь народ, – поправился Путин, – то его активная часть. После путча ельцинская власть могла творить что хотела: и приватизацию, и либерализацию, и… да что угодно, – закончил Путин, рубанув ребром ладони воздух. – Пока люди не поняли, куда все идет и власть не потеряла этот мандат.

Агафонкин слушал, гадая, зачем он им нужен: у них была юла. И Платон, знавший, что такое юла.

– И что, – вслух сказал Агафонкин, – вы хотите помочь ГКЧП? Встать на их сторону?

– Помочь ГКЧП? – Путин покачал головой, не веря в бестолковость Агафонкина. – Что вы! Нет, конечно: гэкачеписты – отработанный материал. Они, конечно, искренне пытались остановить развал страны, но на этом этапе народ их не поддержит. Наоборот. – Путин доверительно наклонился к Агафонкину. – Мы, Алексей, хотим помочь победить путч. Защитить, так сказать, завоевания демократической революции. – Он засмеялся, приглашая Суркова посмеяться вместе с ним. Тот улыбнулся, внимательно следя за Агафонкиным серьезными красивыми темными глазами.

– Путч же и так победили, – сказал Агафонкин. – Без вашей помощи.

– Именно, именно, Алексей, – обрадовался Путин, – наконец-то дошло – именно: без нашей помощи. – Он снова подмигнул Агафонкину: – А нужно, чтоб с нашей. Чтобы именно наша команда защитила страну от путчистов. Понимаете?

Агафонкин начинал понимать.

– Смотрите, – продолжал Путин. – Я в этих письмах самого себя – тогдашнего – проинструктировал и других подготовил: всех своих ребят собрал к 91-му – Ротенбергов, Тимченко, Сечина, Якунина. Ковальчука. То есть они и так со мной были, – поправился Путин. – Они по жизни со мной, но теперь я поставил конкретную задачу: стратегия команды во время августовского путча. Все на местах, ждут – в том времени. И сам я, вместо того чтобы кабинет Собчака охранять, – рассмеялся Владимир Владимирович, вспоминая охрану им кабинета питерского мэра, – буду в этот раз со своими в Москве – поближе к центру. Будем охранять Президента. Бориса Николаевича.

– И? – спросил Агафонкин.

– Что “и”? – удивился Путин. – Переломный момент в жизни страны: суматоха, хаос. Запросто можно выплыть наверх. Взять власть.

– А как же Ельцин? – не понял Агафонкин. – Он же Президент.

– Ну, Ельцин, – сжал губы Путин. – Ельцин. Время-то какое было, Алексей? Опасное было время: всякое могло случиться. Тем более, – добавил он, вздохнув, – тем более Борис Николаевич был человек неосторожный: любил рисковать, на танк полезть. И это, заметьте, во время вооруженного конфликта. Лез на рожон. Так ведь, Владислав Юрьевич? – спросил он молчавшего Суркова.

Тот кивнул, соглашаясь: так и было. Опасно во время путча лазить на танки.

– В общем, Алексей, думаю, идея ясна: Борис Николаевич – национальный герой, первый Президент России, трагически погибший от рук контрреволюции. Да так и лучше, сами подумайте: останется человек в народной памяти незапятнанным, почитаемым, как… Ленин. Именно, – обрадовался Путин, – как Ленин. Символ революции. Вовремя уйти – большое дело.