Читать книгу "Девятный Спас - Анатолий Брусникин"

Самым главным в себе даром он почитал вот какой: никогда не опускать рук, ибо умный человек из всякой прорухи сумеет извлечь пользу и обратит поражение в победу. Нужно лишь вовремя углядеть променирующую мимо Фортуну, ухватить её, беспутницу, за шелковый подол и держать крепко, не выпускать.

Но истинного маневра, которым приблизилась к нему Фортуна, три месяца назад Автоном Львович ещё не понимал и понимать не мог. Великий поворот судьбы начал ему открываться лишь с позавчерашнего дня, когда он вернулся из поездки в Суздаль с пустыми руками, усталый и мрачный. Все его мысли были о стрелецком заговоре, который никак не получалось зацепить за ниточку. Если б удалось схватить преступников, он уже знал, какой попросит награды от князь-кесаря. Пусть бы отпустил с донесением в ставку к государю. Самый лучший случай, доложив его величеству об успешно раскрытом заговоре, пасть в ноги и объявить о чудесно найденной царской племяннице.

Всё для этого было уже приготовлено: и указ об удочерении, Ромодановскому на подпись (в этакой малости он триумфатору не откажет), и подложное письмо, якобы обнаруженное в бумагах князя Матвея.

С того мига, когда запылённый после дороги гехаймрат въехал во двор своего дома, Фортуна, будто гулящая девка, сама подцепила Автонома Львовича под локоть и уже не выпускала, тащила за собою со скоростью, от которой захватывало дух. Лихое счастье бросало Зеркалова то в одну сторону, то в другую.

Сначала он был ошарашен известием, что за время его отлучки сыск по заговору стронулся с места. Главарь определён — Фролка Бык, старинный знакомец ещё по Стрелецкому бунту. Добыто секретное письмо из шведского лагеря кому-то из иностранных резидентов. А лучше всего, что о сем последнем событии Попов ещё не успел доложить князь-кесарю, хотя мог бы. Это позволяло гехаймрату взять первую заслугу на себя и самолично возглавить дальнейшее расследование, которое сулило великие выгоды.

Ромодановский тоже их сразу понял, так что план последующих действий они составили уже вдвоём. Оба понимали, что от них сейчас зависит судьба всей державы, но не страшились этого, а наоборот ликовали — такого уж склада были люди.

В обозримом будущем Зеркалову предстояло не есть, не спать, а нестись вскачь, без остановки. Но он был конь матёрый, двужильный. Фёдор Юрьевич знал: этот не споткнётся и с галопа не сойдёт.

От князь-кесаря назад в Кривоколенный гехаймрат вернулся посвежевшим, словно напившийся крови вурдалак. Всё шло просто отлично. Стрелецкий заговор с участием иностранного посольства — дело небывалое, огромной важности. Ответственность велика, но велика будет и награда. Ромодановский стар и грузен, сам в ставку докладывать не поедет. Тут-то и наступит для Автонома Зеркалова звёздный час.

Много лет водила Фортуна своего соискателя за нос, но когда решила снизойти, обрушила все свои щедроты сразу. Дав прапорщику Попову задание, гехаймрат собирался ехать в Преображенское, но его остановила племянница. Вид у неё был озабоченный.

— Петруша у себя заперся, долго не отпирал. Только сейчас меня впустил. Попросил, чтоб я тебя позвала.

Хоть и торопился Автоном, но сыну отказать не мог. Заглянул к Петюше в комнату, а тот весь в пятнах краски, кавалетто стоит открытый, и там холст, прикрытый тряпкой.

— Погляди, похоже? — спросил сын, сдёрнул тряпку — и Зеркалов-старший ахнул.

С полотна на него смотрел Девятный Спас, писанный точь-в-точь, как на иконе, не отличишь.

— Вспомнил?!

— Где видел — нет, не вспомнил. — Петя пожал плечами. — А сам образ вдруг предстал, как наяву. Тут вот что странно. Стоило мне увидеть мужика этого, который Василису подхватил, и что-то во мне сдвинулось… Словно огонь вспыхнул. Возникла передо мной икона, каждую чёрточку видно. Скажи, такая она иль нет?

— В точности!

От волнения Автоном Львович и о заговоре позабыл. Почуял, что тянет его за собой Фортуна и больше обманывать не станет. Но Петя, кажется, был недоволен:

— Нет, там свет из очей лился, особенный. А у меня нет… Кабы снова её увидеть, может, понял бы, как надо краски смешивать…

Он топнул ногой, швырнул кисть на пол, однако в следующую минуту воскликнул:

— Может, надо в сурик ртути добавить… — И бросился к пузырькам с красками, перестав обращать на отца внимание.

— Ищи, милый, ищи… — прошептал гехаймрат, тихонько пятясь к выходу.

Спиной наткнулся на Василису, изумлённо глядящую на холст, и мягко потянул её прочь.

— Не мешай ему, доченька. — Прикрыл дверь. — Пускай пишет.

Возникла у Автонома Львовича твёрдая надежда, что теперь, когда у Пети начала пробуждаться память, вспомнит он и главное: где видел икону. От радости и трепетного ожидания Зеркалов в тот момент не задумался, отчего мастер Илья так удивительно подействовал на сына. Позднее, когда давал бородачу задание, вспомнил об этом, присмотрелся — верно, человек непростой, есть в нём что-то необычное. Не только могучая стать, ещё что-то.

О том, что Петюша видит людей неким особенным зрением, Зеркалов знал давно. Бог ли наделил мальчика таким даром, или другая какая сила, неведомо, но примеры исключительной этой прозорливости случались и раньше.

Решил Автоном взять мастера Илью на сугубую заметку. Как показало дальнейшее, не ошибся.

* * *

Следующим утром, во время краткого затишья в хлопотных делах, вместо того чтоб поспать, Зеркалов наведался домой — проведать сына. Поехал в карете, чтоб хоть полчаса подремать, но уснуть не мог, всего трясло от нетерпения. Яшку Журавлёва он взял с собой. Как чувствовал, что сержант пригодится.

Судя по измождённому Петиному лицу, тот тоже не прикорнул. На стенах, на потолке, даже на оконном стекле пестрели пятна самых разных цветов — это мальчик, осердясь, швырял кисть куда придётся. Обут Петюша, однако, был не в домашние туфли, а в сапоги. Значит, куда-то ездил, причём верхом.

— Ну что Спас? — с порога спросил отец.

Юноша вяло махнул рукой на мольберт. Автоном Львович глянул — дурно стало. У Спасителя были пририсованы козлиные рога и высунутый алый язык.

— С ума ты сошёл! Вдруг из слуг кто увидит! За такое, знаешь…

Изрезав кощунственную картину на мелкие кусочки, Зеркалов собственноручно сжёг их в тазике для бритья и только после этого успокоился.

Не без опаски поглядев на бледное, хмурое лицо сына, он спросил:

— Скажи, а можешь ты точно такой же лик на кипарисовой доске написать? Очень нужно.

— Могу, — тоскливо вздохнул Петя.

— А чтоб икона казалась старой? Ну, чтоб краски блёклые, трещинки там всякие.

— Это легче лёгкого.

В глазах гехаймрата вспыхнули огоньки. Он ещё ночью придумал: ежели не удастся настоящий Спас отыскать, не поднести ли заместо него подменный? Кто из ныне живущих его видел-то, подлинный Филаретов Спас? Пётр Алексеевич в детские годы, сестры его, тётки, да ещё вдова царя Ивана. Но было это давно, а копию сын сделает такую, что никто не усомнится. Главное, зачем им сомневаться? Не захотят они сомневаться! Обрадуются, что Заоконный Образ к ним чудодейственно вернулся. А уж объяснение этому чуду изобретательный Автоном Львович как-нибудь измыслит.