Читать книгу "Рунная магия - Джоанн Харрис"

Время в Сне течет иначе. Хотя казалось, что прошли часы, врата между мирами были открыты всего лишь шесть из тринадцати секунд, которые оставались на циферблате часов смерти.

Шесть коротких секунд — но вред был нанесен. Черная крепость теперь была не более чем скоплением каменных осколков, которые погружались во все более бурную реку. Демоны, пленники и остатки эфемеров метались и бултыхались в лихорадочном потоке. Теперь пространство между мирами напоминало водяной смерч, который сосал отвратительно и наугад, выплевывая кренящиеся обломки — некоторые размером с утес — в нечистый воздух.

— Это надо остановить, — обратился Бальдр к Хель. — Еще немного, и Хаос найдет дорогу в остальные миры.

Хель глянула на него живым глазом.

— Здесь достаточно безопасно, — ответила она. — Даже Сурту хватает ума не спорить со Смертью.

— А остальные?

Хель пожала плечами.

— Они знали, чем рискуют, когда явились сюда. Я не в ответе за то, что с ними происходит.

Как он назойлив, подумала Хель. Впервые за столетия она получила Бальдра в свое распоряжение, а все, о чем он может думать, — это возможное разрушение других миров. Конечно, она допустила глупую ошибку…

Ты нарушила слово. Ты обманула Локи на тринадцать секунд…

Для Хель настало время платить.

Бальдр Прекрасный смотрел вниз с башни, и, хотя глаза его были синими, как летнее небо, рассеянными они отнюдь не были. Далеко внизу он видел Одина, которому снилось, что он тонет.

Бальдр видел Этель и Дориана, держащихся за руки, и Толстуху Лиззи, взгромоздившуюся на выступ скалы. Он видел Адама Скаттергуда, увязшего во сне о гигантских пауках, и Локи, окруженного ядовитыми змеями.

Он видел Ната Парсона и знал, что тот умирает.

Он видел того, кто был Безымянным, — лицо его искажали ярость и досада, он стоял по пояс в воде и кричал на вздымающуюся волну, как безумный король в старой сказке: «ПРЕКРАТИ, Я СКАЗАЛ! Я ПРИКАЗЫВАЮ ТЕБЕ, ПРЕКРАТИ!»

Но слова — и даже Слово — бессильны в реальности Сна. У Сна нет правителей, нет слуг, нет королей. Сон нельзя призвать, подчинить или изгнать. И пока Безымянный кричал и бредил, Нат Парсон — некогда Натаниэль Поттер — сам упал в сон, в котором снова стал маленьким мальчиком в родном доме и увидел, как отец работает в мастерской.

«Смотри на глину», — сказал отец.

«Смотрю», — ответил Натаниэль. Глина была голубой и пахла руслом реки, в котором ее набрали. Отец Ната держал ее в ладонях, сложенных чашечкой, как птицу, которая иначе может улететь. Он жал на педаль, гончарный круг крутился, и комок глины начинал обретать форму.

Пузатый кувшин, горлышко которого становилось тоньше с каждым поворотом колеса. Нат подумал, что никогда не видел ничего более нежного, чем большие руки отца, которые обхватывали глину, вытягивали, разглаживали ее.

«Попробуй», — предложил Фред Поттер.

Нат обхватил кувшин руками.

Но он был просто мальчиком, даже не подмастерьем, и прекрасный кувшин с лебединой шеей и изящными обводами зашатался, изогнулся и рухнул на круг.

Натаниэль заплакал.

«Не плачь, — сказал Фред и обнял хнычущего мальчика за плечи. — Всегда можно сделать новый».

Отец снова начал жать на педаль, и кувшин возродился, став едва ли не прекраснее, чем прежде.

Фред Поттер повернулся и улыбнулся Натаниэлю.

«Видишь, сынок? — спросил он. — Наши жизни — все равно что мои кувшины. Крути их, суши их, обжигай в огне. Так было и с тобой, сынок. Тебя высушили и обожгли. Но кувшин не имеет права решать, что в него нальют — воду, вино или вообще ничего. А ты можешь решать, сынок. Ты можешь».

Вот когда Нат осознал — к своему горю. — что это всего лишь сон. Фред Поттер ничего подобного не говорил. И все же Нат, который едва ли хоть дважды вспомнил о старике после его смерти, вдруг понял, что хочет верить ему.

«Слишком поздно, папа. Ничего не поправишь».

«Слишком поздно не бывает. Иди сюда, возьми меня за руку…»

И когда Нат Поттер взял отца за руку, на него впервые за много лет низошел мир и он тихо скользнул туда, где даже Безымянный его не найдет.

Безымянный разочарованно заревел и нырнул без тела в Сон. Одновременно раздался набегающий вздох — точно море обрушилось на песок. Десять тысяч душ открыли рот как одна, когда Сон накрыл их гигантской волной, и мгновенно потерялись, подобно песчинкам, крутясь, бултыхаясь, просеиваясь, бурля, дрейфуя, утопая, изумляясь — ведь мало кто из них вообще видел сны, а здесь — исток Сна…

Кто-то плакал.

Кто-то плескался, как дитя в море.

Кто-то сошел с ума.

Мертвецы Хель, которые веками пылью, пеплом, дымом, песком копились в пустынях Хель, были подхвачены потоком и, точно птицы, понеслись к краю Сна…

И Элиас Рид, экзаменатор, некогда известный как 4421974, успел подумать: «Больше никаких номеров», прежде чем радостно нырнуть в волну.

— Та брешь в Нижний мир, — сказал Бальдр. — Ты ведь знаешь, отчего она появилась, правда, Хель?

Лицо Хель оставалось невозмутимым, но ему показалось, что ее живой профиль чуточку покраснел.

— Ты должна заштопать ее, — продолжал он. — Твои мертвые убегают. Твое царство в опасности.

— Мертвых всегда хватает, — ответила Хель. — Так что переживу.

— Но брешь расширяется. Если Хаос проникнет через нее…

— Не проникнет, — возразила она. — Сон удержит его.

— А если нет, Хель? Ты нарушила слово.

Слово Хель нерушимо. Бальдр знал это, как знали все. Это было одной из аксиом Срединных миров.

Но похоже, нерушимое было нарушено, и теперь в ее владениях творилась неразбериха. Бальдр знал: это значит, что силы Хаоса очень близко, и если ничего не предпринять, то брешь между мирами будет шириться и рваться, создавая подобные же бреши в Восьмой мир и в Седьмой, будет бежать по ткани миров, словно стрелка по тонкому женскому чулку, пока Хаос не воцарится повсюду и вновь не наступит Рагнарёк.

Наполовину Рожденная Хель тоже знала это. Обещание вернуть Бальдра заставило ее забыть об опасности, как и о последствиях, но с циферблатом часов смерти не поспоришь. Медленно, но неотвратимо, по мере того как Сон затоплял землю, стрелки часов смерти сходились, и, когда они встретятся…

Хель заговорила голосом, все еще скрипучим от редкого использования:

— Я укреплю эту крепость, если Хаос прорвется. Запечатаю ее от остальных миров. Мы можем жить вне Порядка, вне Хаоса. Я и ты, любовь моя, — одни.

Лицо Бальдра, солнечное, как всегда, все же было уныло.

— Я не могу стоять и смотреть, как миры заглатываются один за другим, и все ради меня…