Читать книгу "Журналист - Андрей Константинов"

— Ты делаешь очень большую ошибку, Андрюша, — совсем тихо сказала Лена. — Ее потом очень трудно будет исправить. Почти невозможно.

— Нет, Лена. Я очень много ошибок в жизни делал, но сейчас поступаю правильно. Тебе просто не понять этого, потому что у нас правды разные.

— Андрей… — Лена встала с дивана и заговорила почти спокойно. Только еле заметное подрагивание ее голоса выдавало крайнюю степень напряжения. — Если ты не изменишь свою позицию… последствия могут быть очень печальными. Непоправимыми. И никто уже не сможет тебе помочь.

Обнорский с удивлением посмотрел на Ратникову, будто увидел вдруг перед собой абсолютно незнакомую женщину:

— Пугаешь? Ты — меня?… Зря, Лена. Человек, который однажды нашел в себе силы встать с колен, никогда больше не опустится на них, пока жив. Не надо меня пугать. Я и так все понял: либо с вами в одной упряжке, либо я — лишний свидетель. А вам неконтролируемые свидетели не нужны. Но меня и так слишком долго контролировали… Я, наверное, не очень правильно жил, Лена, не с теми спал, с кем хотел, не там работал, где мог бы… С людьми, наверное, не. так поступал, как надо… Даже другу своему, который мне жизнь спас, помочь ничем не смог, рядом вовремя не оказался… Правду о его смерти узнал — да доказательств не уберег… Я словно не своей жизнью жил, Лена… Пойти мне с вами — это все равно что Илье на могилу плюнуть. Не сделаю я этого. Жизнь прожить по-человечески не получилось — так хоть помру с чистой совестью.

— Как знаешь, — сказала Ратникова. — Я тебя предупреждала как могла.

Она вдруг осеклась, будто поняв, что сказала что-то непоправимо страшное, качнулась было к Андрею, но натолкнулась на его взгляд и остановилась, уронив руки. Обнорский молча смотрел на женщину, которую когда-то спас, которой еще совсем недавно чуть было не объяснился в любви и которая только что пыталась вербовать его в свою контору, угрожая в случае отказа «непоправимыми последствиями». И не дай бог никому, даже не самым хорошим людям, хоть в малой мере испытать то, что чувствовал Андрей, глядя на Лену Ратникову…

Обнорский медленно подошел к двери и, уже взявшись за ручку, обернулся — в глазах Ратниковой стояли слезы, которые она как-то умудрялась сдерживать.

— Жаль мне тебя, Лена, — сказал Андрей спокойным тоном смертельно уставшего человека. — Сука ты дешевая.

Открыв дверь, он вышел из домика и уже не услышал рыданий оставшейся в комнате женщины.

Выйдя из ворот виллы, он столкнулся с прогуливавшимся по улице «комбайнером», который, увидев лицо Андрея, даже не попытался снова изобразить из себя доброго весельчака. Обнорский вздохнул и спросил его:

— Ну, что теперь?…

«Комбайнер» пожал плечами и ответил вопросом на вопрос:

— Куда тебя отвезти?

Андрей настолько растерялся, что даже усмехнулся:

— А ты не знаешь?

— Куда скажешь — туда и отвезу, — ответил парень.

— Ну, тогда поехали в гостиницу, — хмыкнул Обнорский. — Куда мне еще ехать-то… Жаль, старина, кабаков здесь нет. Ох, и наебенился бы я сегодня…

Всю дорогу до гостиницы никто в машине не проронил ни слова. Лишь когда они уже въехали в Хай аль-Аквах, «комбайнер» повернулся к Андрею и негромко сказал:

— На всякий случай… Ты, конечно, парень и сам неглупый, но «директор» попросил еще раз напомнить: будет много проблем, если ты начнешь что-нибудь рассказывать, и у тебя, и у тех, кому расскажешь… Так что не надо, ладно?

Обнорский вымученно улыбнулся и спросил:

— О чем рассказывать-то?

— Вот и я говорю — не о чем, — подхватил провожатый.

Обнорский потер рукой левый висок и кивнул:

— Пусть ваш «директор» не волнуется. Некому мне рассказывать. Да и кто поверил бы? Так что не переживайте.

— А никто и не переживает, — улыбнулся «комбайнер». — Наше дело — предупредить…

Андрей поднялся на свой этаж, открыл дверь квартиры и прошел в свою комнату, не зажигая света. Там он прямо в одежде лег на кровать и закрыл глаза. Больше всего на свете ему хотелось уснуть и хоть на несколько часов оторваться от своей боли и памяти… И сон сжалился над ним…

Следующим днем была пятница — выходной во всех мусульманских странах. На завтрак Обнорский не пошел и пролежал чуть ли не до полудня на кровати, бездумно глядя в потолок, пока к нему в комнату не ворвался Шварц, тараща крупные черные глаза:

— Палестинец! Дрыхнешь, что ли? Слышал, что случилось-то? «Я хуею, Клава, в этом зоопарке».

Андрей сел на кровати и равнодушно взглянул на Вихренко, потирая рукой левый висок.

— Ты что, пил вчера, что ли? — удивился Сергей, посмотрев на его всклокоченные волосы, помятое угрюмое лицо и покрасневшие глаза.

— Нет, — качнул головой Обнорский. — Просто нездоровится… Что стряслось? Американцы десант высадили?

— Круче! — возбужденно ответил Шварц, засовывая в рот сигарету. — В контингенте за одно утро два ЧП сразу: Кирилл помер и хабира одного, гиушника, ливийцы застрелили, представляешь? Все на ушах — два трупа сразу, прикинь? И оба — по пьянке. Выродин где-то с утра спиртягой насосался и к Завьяловым поперся — догоняться, не иначе. До квартиры не дошел, с лестницы ебнулся и все, затылком о ступеньку. Прямо на глазах у двух хабиров-моряков — они как раз в подъезд зашли. Ну, конечно, «скорую» вызвали — все без толку… А с гиушником, майором этим, Демин вроде его фамилия, — целый детектив. Он еще ночью где-то нажрался в три пизды — и на подвиги его потянуло, и занесло на какой-то охраняемый объект около резиденции Каддафи. Часовой ему крикнул — тот прет вперед, ничего не соображая, ну солдатик и пальнул… Представляешь, что сейчас в Аппарате творится? Главный, говорят, весь белый: гиушник-то еще ладно, а вот Киря… Самого зятя товарища генерала Шишкарева не уберегли… Теперь можно тотализатор устраивать, кого раньше снимут — Плахова как главного и отвечающего за все или замполита — как недоглядевшего и упустившего… Меня Петров видел — просил передать, чтобы мы Кирюхины вещи собрали — в Союз отправлять будут вместе с цинком.

— Да, — сказал Обнорский и тоже полез за сигаретой, — действительно дела…

Он не сомневался, что вскоре и сам отправится вслед за Кукой и Зятем, — контора полковника Сектриса (хотя какой он, к чету, Сектрис!) работала серьезно, а позицию Андрея до «директора» уже, несомненно, довели… Обнорский вспомнил свой последний разговор с Леной и даже чуть застонал, но не от страха или сожаления за сказанные Ратниковой слова, а от душевной муки, которая жгла его изнутри. И он подумал — хорошо бы, если бы все кончилось побыстрее…

— Ты чего стонешь-то, Палестинец? — встревожился Вихренко. — Вправду, что ли, заболел?

— Нет, — ответил ему Андрей. — Ничего страшного. Съел вчера что-то не то.

— А ты суп вчера в столовой ел? — спросил Шварц.

— Вроде ел, — пожал плечами Обнорский.