Читать книгу "Государи московские. Книги 6-9 - Дмитрий Михайлович Балашов"

покоям), и наконец открылись последние двери и он очутился в небольшой горнице, весь правый угол которой занимала божница, более похожая на иконостас, жарко горящая золотом в свете многочисленных свечей и лампад. Огромные иконные лики строго глянули на Никиту, словно живые. Он огляделся, не сразу увидя того, к кому шел. Алексий сидел в кресле, положив руки на подлокотники, в дорогом облачении и белом клобуке. Темно-внимательный взор митрополита был строг. Никита, оробев и почувствовавши слабость в ногах, опустился на колени и так простоял во все время разговора.

– Сын мой! – сказал после долгого молчания митрополит. – Достоит ли мне выслушать твои глаголы или прежде повестить, с чем и к чему позвал я тебя ныне?

Никита криво улыбнулся, постарался прямо и бестрепетно взглянуть в очи Алексию. Мгновением подумалось было словчить, соврать, но тотчас отверг. Ответил глухо и прямо:

– Мыслю, с тем и вызван к тебе, владыко, яко убийца есмь Алексея Петровича Хвоста!

Алексий удивленно приподнял бровь. Он не ожидал совсем столь прямого и скорого признания.

– Суди, владыко! – продолжал Никита. – Зарезал ево я, я и замыслил и совершил сам – один, значит!

– Почто, сыне, в таком разе ты сразу не пришел и не повинился в том хотя отцу своему духовному?

– А кто поверил бы мне? – вопросом на вопрос ответил Никита. – Я ведь был у Василь Василича правою рукой, овиноватили все одно ево, а не меня! Кому я такой надобен? – Он снова усмехнул, произнеся последнее. Подумав, добавил: – Дурак был. Не ведал, что молва вся на боярина падет! А опосле, как понял, содеять уж нечего было…

– Как же ты совершил оное? – вопросил Алексий, раздумчиво глядя на Никиту.

– Из церкви вызвал. Наврал, что с сынком беда. Бабу прирезал, мол. Ну, а отъехали – ножом вот сюда! Дважды. И на площади бросил.

– Один? – зорко глянув в глаза Никите, уточнил митрополит.

– Вестимо, не один! А токмо резал – один. И иных выдавать не стану, хошь и под пыткою! – твердо возразил Никита. – Невиновны они!

– Вину, стало, всю на себя хочешь взять и за боярина, и за кметей! – раздумчиво протянул Алексий.

– Отче! – вновь возразил Никита. – Хвоста полгорода ненавидели, что ж, полгорода прикажешь и в железа ковать? Думаешь, иные кмети вельяминовски того не желали?

– Но убил ты!

– Я.

– И теперь како мыслишь о себе?

– Никак не мыслю, отче! – отмолвил Никита, подумав и стараясь изо всех сил сказать полную правду. – Ждал, што возьмут, и казни ждал. Уже и простился…

– С кем? – Алексий поднял тяжелый взор, подумал, скажет: «С боярином», но услышал иное, удивившее его, сказанное потишевшим, беззащитным голосом:

– С зазнобою своею. – Никита помолчал, добавил еще тише: – О ней тоже не прошай, владыко, и она не ведала ничего! Имя ее под пыткою не назову.

– Пытать тебя духовная власть не будет, то дела мирские! – отозвался Алексий, задумчиво глядя на ратника, который уже все решил и заранее распорядил своею смертью, забыв об одном только – о Господе.

Он вдруг понял, почуял, поверил, что ратник не обманывает его. Убил из преданности Вельяминовым; возможно, и любовь тут была какою-то причиной… Но Василию Вельяминову не долагал о том. И теперь предлагает ему, митрополиту, самое простое решение: казнить убийцу, то есть себя самого, похерив все дело. И умрет мужественно, чая, что совершил подвиг. И погубит свою нераскаянную душу, предав ее адскому пламени, а Вельяминов, который, и не убивая, и не зная об убийстве, все-таки убийца есть, останется навсегда в стороне, и – что далее? Далее что?! Станет вослед отцу тысяцким? А в том, что тысяцким теперь станет именно он (ибо никто не захочет ныне посягнуть на место Хвоста), сомнений у Алексия не было.

«Вот ты и доиграл свою короткую песню! – думал Алексий, глядя на стоящего перед ним на коленях невиноватого убийцу. – Вот и окончил свой век! И зазноба твоя, твоя любовь, разве поплачет когда, ежели вспомянет, и ратники, что скакали вместе с тобою… И я, русский митрополит, призванный судить сильных мира сего, непутевой твоей головою спасу от праведного наказания великого боярина московского!

Да, ты виновен, и ты убийца. И тебя казнят на Болоте к вящему удовольствию многих и многих на Москве. Ты совершил преступление, которое готовил весь город. Готовили Вельяминовы и готовил Алексей Хвост, готовили бояре и сам князь Иван – своим непротивлением злу, – назначивший Хвоста тысяцким, не взвесив могущие совершить от сего беды…»

Наказать убийцу сейчас – значило вовсе погубить дело. И правы будут те, кто решит, что в этом ратнике всего лишь нашли козла отпущения, чтобы снять вину с истинных виновников преступления. Более того, именно так и подумают все! И даже он, Алексий, глядючи сейчас на убийцу, мыслит, что виновен совсем не он и что для дела церкви и веры надобнее всего, чтобы сей решивший погинуть раскаялся и осознал вину свою, а не был казнен нераскаянным, таковым, каков он есть теперь.

Шли минуты молчания. Митрополит думал. Никита стоял на коленях. Такая стояла тишина, что слышно было, как потрескивают, оплывая, свечи. Наконец митрополит пошевелился в кресле, и Никита поднял опущенное чело.

– Ступай! – сказал негромко Алексий. – Я не могу послать тебя на казнь нераскаянным. И – простить не волен. Ступай и покайся Господу. В потребный час я сам призову тебя.

Никита встал, шатнулся и мягко рухнул на пол, теряя сознание.

На стук упавшего тела вбежал служка. По молчаливому знаку митрополита обтер Никите виски и ноздри тряпицею, смоченной в уксусе. Шатающегося ратника подняли и увели.

Алексий, проводив его взглядом, вызвал келейника и приказал разузнать, с кем из вельяминовской прислуги (почему-то понял, что именно из вельяминовской) у Никиты Федорова любовная связь или подобие оной, а узнавши, вызвать женщину и вслед за