Читать книгу "Миг - и нет меня - Эдриан Маккинти"

— Кретин чертов! — сказал я ему. Сказал и вспомнил, что хотел спросить, не он ли велел тогда избить Энди. Сейчас это уже не имело значения; что было, то прошло. Сев на кровать, я поправил протез. Бриджит по-прежнему была без сознания, и я приподнял ее. На ночном столике я нашел бумажник Темного, а в нем не меньше пяти тысяч долларов крупными купюрами. Они могли мне пригодиться, и я сунул деньги в карман, потом отыскал ключи от «ягуара». Только после этого я решил заняться своим раненым боком. Выглядел он скверно. Я знал, что в боку у человека расположены жизненно важные органы. Какие именно — я не помнил, но был уверен, что не ошибся. Хорошо еще, что рана почти не болела и я мог кое-как двигаться. Отрезав от простыни лоскут своим «Стэнли», я сложил его в несколько раз, прижал к ране и закрепил клейкой лентой. Остатками клейкой ленты я надежно связал Бриджит. Она все еще не пришла в себя, и я решил, что это, пожалуй, к лучшему. Немного подумав, я прикрыл Темного простыней, чтобы он не был первым, что она увидит, когда очнется. Из шкафа я достал свитер и кожаную куртку и натянул на себя. Дамский никелированный револьвер я сунул в карман, чтобы легавым было труднее установить происхождение пули, которую врачи вытащат из моих кишок.

Покончив с этим, я спустился вниз и заглянул в дежурку, чтобы проверить, как поживает мой приятель Джон. Он лежал в том же положении, в каком я его оставил, и я пожалел, что пришлось убить Марли. Без этого моя операция прошла бы чище, но изменить что-либо было уже нельзя.

Мне хотелось пить, и я выпил воды. Включив в гараже свет, я вручную открыл ворота, вышел на улицу и завел двигатель «ягуара». Развернувшись на подъездной дорожке, я закрыл ворота гаража и поехал к выезду с территории. Там мне снова пришлось вылезать, чтобы отпереть ворота. Если бы я не был ранен, я бы вернулся к своему наблюдательному пункту и уничтожил все следы своего пребывания там, но сейчас мне было не до того.

Съехав с холма, я достиг шоссе. Там я увидел указатель со стрелкой на Нью-Йорк. Машина слушалась прекрасно, но прежде чем двигаться дальше, я посмотрел на себя в зеркальце заднего вида. Я был бледен — очевидно, кровь из раны продолжала идти, но не сильно, и я свернул на шоссе. Все дальнейшее я помню как в тумане. Кажется (я не совсем уверен), я останавливался у будки, чтобы заплатить дорожный сбор. Шоссе плыло и раскачивалось перед глазами, но я все же не забыл остановиться на придорожной стоянке и зашвырнуть подальше в заросли три револьвера и «глок». Потом я снова сел в «ягуар».

Примерно через час я добрался до Бронкса, а вскоре был уже в Манхэттене. «Ягуар» я бросил на углу 123-й и Амстердам-авеню, оставив ключи в замке зажигания и распахнув дверцу. У меня не было никаких сомнений, что максимум через десять минут его там уже не будет, но также я думал и о «кадиллаке», поэтому в качестве дополнительной приманки я оставил работающий мотор.

Дальше я отправился пешком. Пройдя почти целый квартал, я присел передохнуть, и тут я начал терять сознание. Я почти вырубился, но, на мое счастье, меня заметил… Кто бы вы думали? Дэнни-Алкаш, который как раз шел в круглосуточный магазин за спиртным. Он был здорово под мухой и шатался, но я каким-то образом уговорил его проводить меня хотя бы до Колумбийского университета. В конце концов он согласился и даже подставил плечо, чтобы я мог на него опереться. Как мы доковыляли до университета — не помню, помню только, как Дэнни орал на охранников у университетских ворот. Там я снова остался один, но все же сумел пройти остаток пути до медицинского центра Святого Луки. Я был на грани обморока, и мне приходилось часто останавливаться, чтобы перевести дух. Наконец я оказался перед дверью приемного отделения и вошел.

В приемном покое все было как всегда. Толкотня, шум, толпа травматиков, доктора и сестры носятся туда и сюда, хрипящее радио орет «Мир на земле».

Медицинская сестра протянула мне планшетку с бланком.

И тут я все-таки на пару минут вырубился.

Голоса. Голоса. Негромкие, успокаивающие…

— Всегда одно и то же, что под Рождество, что под Новый год.

— Да.

— Просто не знаю, что творится с людьми. С ума посходили…

— Да.

— Ладно. Что с вами случилось?

— Не хотелось бы углубляться в детали…

— Ясно. Давайте посмотрим, что там у вас…

— Ай!

— Вас ранили?

— Повторяю, доктор, я не хочу…

— Надеюсь, вы понимаете, что о каждом случае огнестрельного ранения мы обязаны сообщать в полицию?

— А как же врачебная тайна?

— Давно направлена на х…

— Очень смешно!

— Так, сейчас поглядим… Где больно?

— Вот здесь, в боку.

— О'кей, о'кей. Нет, просто приподнимите… Ого! Сильвия, ну-ка, быстро сюда! Помоги мне…

Меня положили на носилки. Когда с меня сняли куртку, стало ясно, что дело очень серьезное, и вот уже на мне разрезают свитер и футболку, и я чувствую, как в вену вонзается игла капельницы.

Один доктор был черным, второй — индейцем, все сестры и сиделки были цветными. Я был в Гарлеме. Я был дома. Повсюду на стенах были развешаны рождественские гирлянды, и я вдруг вспомнил, что сегодня — Рождество.

— Эй, счастливого Рождества! — сказал я.

— Побереги-ка силы, сынок.

Я не знал, что они там делают, но боль была адская.

— Знаете, доктор, по-моему, ваше обезболивающее не действует, — сказал я.

— Оно действует, иначе бы ты давно на стенку полез, — ответила сестра, державшая мою голову, пока ее напарница вставляла мне в нос какие-то пластиковые трубки.

— Нет, мне правда больно. Очень…

— Тебе повезло, что ты жив остался, — раздраженно откликнулся врач и начал что-то делать с моей грудной клеткой, отчего новая волна неимоверной боли прокатилась по всему моему телу. Потом мои веки отяжелели, перед глазами поплыл разноцветный туман.

— Дуракам… всегда… везет… — ответил я врачу и даже успел улыбнуться, прежде чем мне наконец-то удалось потерять сознание.

Эпилог: Лос-Анджелес. Одиннадцать лет спустя

Капает вода. Негромко урчит на холостом ходу автомобильный мотор. Лает собака. Издалека доносится мерный гул автострады, да время от времени в небе проплывает самолет. Жара. Гудит кондиционер. Синеет вода в бассейне. Стакан сока стоит невыпитым — вместо апельсинового сока в него налили грейпфрутовый, а грейпфрут горчит. Кожаный диван у стены. Компьютер. Книжные полки. Жалюзи на окнах наполовину опущены. На жалюзи — пыль. Пыль поднимается от поддельного ацтекского ковра на полу. Длинный волос пристал к моей руке. Это ее волос. На журнальном столике номер «Экономиста» и несколько писем. На картине на стене — лань в лунном свете. Картина тоже ее. Точилка для карандашей в форме крейсера «Виктори». Пепельница. Сигарная гильотинка. В мусорной корзине — смятые листы бумаги и несколько жестянок из-под содовой. На столе кофейная чашка и кроссворд. Поникшие растения. Голубое небо за окном исчерчено белыми самолетными трассами. Подстриженная, хорошо политая лужайка перед домом, кажется, никогда не зазеленеет по-настоящему — слишком уж жаркое здесь солнце.