Читать книгу "(Не)строго бизнес - Алекс Джиллиан"

У каждого имелись свои причины бросить в меня камень, и они делали это с извращенным удовольствием, кривляясь на камеру и получая финансовое вознаграждение за свои сомнительные заявления. Меня поведение этих шакалов не задевало, и отсутствие какой-либо реакции и комментариев с моей стороны постепенно привели к спаду интереса и потере рейтинга фейковых выбросов.

Не скажу, что это произошло в короткий период времени. Три-четыре месяца я прочно держался в различных топах скандальных новостей. Я не вникал особо, что конкретно пишут в СМИ и вещают в ток-шоу, но понимал, что ничего приятного и позитивного. Да и не до сплетен мне было. Бизнес трещал по швам, кренило то в одну сторону то в другую, но сдаваться я не планировал, хотя без кратковременных периодов апатии не обошлось. Я собирался, латал дыры и двигался дальше. Мы все пахали, как взмыленные, без передышки, без выходных, брались за любые проекты, которые в былые времена даже рассматривать бы не стали, осваивали новые направления, ликвидируя совсем убыточные, сотрудничали с молодыми развивающимися компаниями, перебивались, как могли.

А потом наступил переломный момент. Одно единственное интервью, после которого градус негодования стремительно покатился вниз. Всплыл последний скелет из раннего детства. Воскресли из небытия события, до которых не смогли докопаться ушлые информаторы пропавшей без везти вместе с любовником миссис Уэбстер. Но не потому, что я тщательнее скрывал этот период своего прошлого, чем остальные. Не нашлось такой суммы и такого умельца, который смог бы разговорить Клейтонов. И не только разговорить, а публично встать на мою защиту после двадцатилетнего молчания. Это было первое и единственное интервью, которое я досмотрел от начала до конца, прокручивая в голове воспоминания, к которым не возвращался долгие годы.

О моих биологических родителях мне известно немного. Моя мать была малолетней наркоманкой, подрабатывающей на дозу проституцией, а отцом мог оказаться любой из её клиентов. Мне чертовски повезло, что я родился здоровым, без внешних и внутренних патологий. Все могло сложиться гораздо печальнее. И сложилось – для моей матери. Она умерла сразу после родов, а я оказался в приюте. В полтора года меня усыновили супруги Клейтоны. Для Окленда, небольшого городка, они казались образцом благополучия и успешности.

Гас и Лора познакомились еще в школе, вместе учились в колледже, поженились на последнем курсе университета, после окончания занялись небольшим бизнесом, а к тридцати пяти годам полностью соответствовали идеальной картинке американской счастливой семьи, кроме одного «но». У Клейтонов не было детей.

К этой проблеме они подошли со всей тщательностью, многочисленные обследования и репродуктивная медицина не принесли никакого результата. Вопрос встал об усыновлении. Несмотря на мою неблагополучную генетическую наследственность, Клейтоны остановили свой выбор на мне. Они хотели красивого, здорового ребёнка, который был бы внешне немного похож на них. И я идеально соответствовал их требованиям. Так я стал Адрианом Клейтоном и обрел семью, о которой мечтали бы многие, а удача улыбнулась мне…

Супруги приняли решение скрыть от меня факт усыновления. В полтора года дети еще не помнят себя. Первые кадры из моего детства появились гораздо позже. Все они были связаны с родителями. Это были счастливые, светлые воспоминания. Яркие, как фантики от конфет и красочные, как упаковки от дорогих игрушек. И того, и другого я получал в избытке. Я не был просто красивым приложением к идеальной семье. Меня не баловали, а по-настоящему воспитывали и, наверное, по-своему любили. Клейтоны отдавали много времени и усилий моему развитию, и не зря. Я заставлял их гордиться своими успехами в многочисленных секциях, куда меня отправляли. В четыре года я уже умел читать на двух языках. Лора обожала Италию, и я любил ее развлекать тем, что зачитывал четверостишия итальянских поэтов в оригинале. Гас увлекался американским футболом, и в шесть лет я получил свой первый кубок за первенство в детских соревнованиях. Первый и последний…

Мы часто попутешествовали вместе. Рим, Венеция, Париж, Амстердам, Гамбург, Вена. Я впитывал в себя новые знания, как губка, с жадностью и интересом, быстро и на лету, слово знал, что нужно спешить, что у меня мало времени. Мое желание быть лучшим ребенком для своих родителей казалось естественным и самым правильным.

Был ли это подсознательный страх быть отвергнутым?

Возможно и так.

Подсознание – вообще сложная штука. Мы можем многого не помнить, и даже не подозревать, почему в тех или иных ситуациях выбираем определенную стратегию поведения. Причины заложены слишком глубоко в нашей голове, как невидимый глазу фундамент, при отсутствии которого ни одна конструкция не выстоит во время стихийного бедствия. Наши возможности безграничны – это так, но ключ к их реализации находится именно там, в подсознании. Иногда мы подбираем неправильные ключи или вовсе теряем их, и тогда происходит деградация, которая может проявляться, как агрессия или апатия, замирание в одной стадии или бурное трепыхание в отправной точке и отсутствие движения вперед, желания жить или отчаянная борьба с самой жизнью. В конечном итоге запускается процесс самоуничтожения, остановить и обратить который удается немногим.

Мне удалось, но никто не знает, какую цену пришлось заплатить за дубликат ключей, которые я не терял. Их у меня украли в тот момент, когда заставили поверить, что окружающий мир носит исключительно радужные цвета, наполнен счастливыми моментами, добрыми людьми, и что я сам уникальный, особенный и достойный любви. А потом в один момент оказалось, что первые шесть лет моей жизни были ложью и притворством.

Мне было пять, когда в нашей семье случилось чудо. Именно так говорила Лора, узнав о своей беременности. В возрасте сорока лет, с диагнозом бесплодие, после многочисленных безуспешных попыток зачать, рождение Адама действительно казалось подарком свыше, если, конечно, там – свыше, кто-то есть, ответственный за выдачу подарков. Тогда я еще верил в Санта-Клауса и в то, что у меня есть семья, поэтому не сомневался в словах матери о чуде.

Но увы, чудо для Лоры и Гаса обернулось трагедией для меня – пятилетнего мальчика, который с появлением Адама перестал вызывать гордость и одобрение. И это не ревность старшего брата к младшему. Я начал раздражать родителей.

Не сразу. Охлаждение было постепенным. Им хотелось раствориться в заботе о новом члене семьи, а приходилось отвлекаться на меня. На носу была школа, подготовка, репетиторы, секции, а еще я по-прежнему хотел обнимать свою мать и играть в футбол с отцом. Лора отворачивалась и поджимала губы, Гас ссылался на усталость. Иногда я слышал, как они шептались за закрытыми дверями, как мама плакала и говорила отцу, что больше так не может, и он просил подождать…

Шли месяцы, и все становилось только хуже. Я не мог понять, почему меня больше не любят, почему то, что раньше воспринималось с радостью, стало вызывать отторжение и злость. И чем больше старался заслужить одобрение, тем глубже становилась пропасть между мной и Клейтонами.