Читать книгу "Не боюсь Синей Бороды - Сана Валиулина"

Бухгалтер не заметил, как заснул, сторожа соседа. Проснувшись, он почувствовал неожиданный прилив сил, бок не болел, и голова была на удивление свежей. Чтобы лечь и опять заснуть, не могло быть и речи. Во-первых, сосед был накрыт его одеялом, которое он сейчас ни за что бы не посмел снять с него, а во-вторых, он смутно догадывался, что ему предстоит сделать что-то важное перед тем, как утром придут за покойником. Бухгалтер лег на спину, почти беззаботно, как на пляже у речки, и стал думать. В голову не приходило ничего вразумительного, и тогда он стал вспоминать соседа. Как-то тот злорадно заметил ему, чтобы он забыл все мечты о свободе: «Отсюда только мертвым выход, Бухгалтер».

Тогда он не сдержался и крикнул, что ему уже точно недолго осталось ждать. Сосед загоготал, обрадовавшись, что ему наконец удалось вывести Бухгалтера из себя. Теперь же слова соседа предстали перед ним в совершенно ином свете. Если неделю назад они отнимали у него всю надежду, полностью парализуя его, то сейчас она вернулась к нему в десятикратном объеме. Бухгалтер сполз с нар и подошел к тумбочке соседа. Полупустая пластинка таблеток с закрученными вверх краями, стакан, кольцо с печаткой, которое сосед снял с исхудавшего пальца, колода карт с голыми бабами, пустой футляр, ручка. За нее-то и зацепилась мысль Бухгалтера. У него самого каким-то чудом оказался лист бумаги, то ли с допроса, то ли кто-то сунул во время его камерной одиссеи. Мысль быстро заработала, и уже через пять минут Бухгалтер, сидя на коленях перед тумбочкой, писал убористым почерком.

«Дорогой Великий Зодчий, Ваше Бессмертие, я должен написать Вам, пока у меня есть силы, а они иссякают с каждым днем…»

Докончив письмо, Бухгалтер сложил его, написал на нем: «Великому Зодчему», а затем, откинув с мертвого одеяла, стал соображать, куда бы его получше запрятать. Взгляд упал на матрас, там валялся размотанный, в бурых пятнах бинт, который сосед сорвал с руки, чтобы почесать язву. Бухгалтер оголил ему грудь и, положив на нее письмо, потуже обмотал его бинтом. Потом натянул майку, сверху свитер с длинными рукавами и опять прикрыл соседа двумя одеялами.

«Ну что ж, – подумал он, – если отсюда выход только мертвым, то воспользуемся этим. Во всяком случае, повезти его должны прямиком в морг. Он у них уже давно в покойниках числится, так что врач его осматривать наверняка не будет. А в морге люди работают. Так что у нас имеются тридцать три процента, что мне повезет, и кто-нибудь, прочитав письмо, отправит его Великому Зодчему. Тридцать три процента, что мне не повезет, и кто-нибудь, прочитав его, отдаст Комиссару. И тридцать три процента, что его вообще не найдут, и тогда оно сгорит вместе с телом соседа. В общем, шанс у меня один к трем, плюс еще тот последний, свободный процент, которым мы пока обозначим некий непредсказуемый фактор. Все не так уж и плохо».

Бухгалтер опять пристроился на коленях рядом с соседом и стал ждать.

Главный Агент вошел в кабинет и, отдав честь, вытянулся перед Великим Зодчим. Тот вяло махнул рукой, разрешая ему расслабиться. Он молча барабанил пальцами по столу, опустив глаза, без выражения на гладком лице. Главному Агенту стало не по себе.

– Ну что, – тихо спросил Великий Зодчий, все еще не глядя на Главного. – Скоро тебе будем кровавые сопли утирать?

Главный Агент встал по стойке смирно.

– Никак не пойму, Ваше бессмертие, в чем виноват. Не могли бы объяснить?

– А ты подумай хорошенько, напрягись. Тебе мозги зачем? Чтобы их по стенке размазывать?

– Никак нет.

– А если никак нет, то думай, пока есть чем.

Главный Агент не на шутку испугался.

– Никак не пойму, в чем провинился. Не изволите ли хотя бы намекнуть?

– Это ты так мои приказы выполняешь?

– Днем и ночью. Незамедлительно и беспрекословно.

– А что тогда Первый Советник у меня ночью в кабинете делал?

По ошарашенному лицу Главного Великий Зодчий понял, что промахнулся.

– Никак не могу знать, Ваше Бессмертие, позвольте вам заметить, что Первый Советник исчез из замка. Бесследно. Со вчерашнего дня. В последний раз он был зафиксирован, когда зашел в ваш кабинет, после этого все его следы теряются. Я как раз хотел доложить вам об этом. Пока все попытки найти его не увенчались успехом. Поиски продолжаются с применением нано-детекторов, способных своими лучами проникать в любые пространства.

У Великого Зодчего закружилась голова. Вдруг он почувствовал, что уже два дня толком ничего не ел. Но охвативший его страх был сильнее голода.

– А кто дал приказ выключить ночью огни на Храмовой площади?

– Извольте заметить, что Ваше Бессмертие сами и распорядились.

В глазах у Главного Агента застыло недоумение, которого не могло скрыть даже натренированное годами шпионское искусство и которое совершенно не вязалось со стойкой смирно. Великий Зодчий понял, что надо поскорее закругляться.

– Ладно, пошел отсюда. Как только будут новости, немедленно доложить.

Когда тот вышел, Великий Зодчий, встав из-за стола, на подгибающихся ногах заковылял к дивану и повалился на него в смертельной усталости, с ужасом думая, что предстоит ему в этот третий день невероятных событий, начавшихся с письма Бухгалтера.

Утром за соседом пришли два конвоира и, завернув тело в рогожу, положили на носилки. Потом один из них ладонью сгреб вещи покойного с тумбочки в пакет и тоже бросил его на носилки.

– Отмучился, бедолага, – сказал Бухгалтер. – Но, кажется, легко умер.

Ответа не последовало, конвоиры, ползая на коленях и стукаясь головами, шарили фонариками под нарами соседа.

– Вы его сразу в морг?

– Это ты ночью буянил? – спросил один, поднявшись и отряхивая штаны.

Бухгалтер пожал плечами.

– Я врача звал, думал, он его осмотрит, как полагается.

– Думает здесь только Комиссар, а не говно этноса, – сказал другой конвоир и, кивнув товарищу, взялся за носилки.

– А морг далеко?

– Не волнуйся, тебя тоже донесем и не вспотеем, – повеселел первый конвоир, и они вышли из камеры. Когда за ними с грохотом захлопнулась дверь, Бухгалтер сел на свою койку и, глядя на замызганный матрац, на котором умирал сосед, опять стал ждать.

Ни в этот, ни на следующий день к нему никого не подселили, может, не нашли пока подходящего умирающего, а может, как скоро стало казаться Бухгалтеру, про него просто забыли. На допросы его тоже не вызывали, и его тело, измученное побоями и унижениями, стало понемногу приходить в себя. Бок, правда, здорово крутило, особенно по ночам, и Бухгалтера стало чаще рвать, но ни боль, ни захлестывающая горло тошнота, после которой рот и губы разъедала желчно-кислая слюна, ни даже то, что он еще не увидел во сне сына, не могли омрачить тех тридцати трех процентов надежды, что чудом появились у него здесь после восьми месяцев. Лишь бы его не переселили, ведь именно здесь ему впервые приснился дом как добрый знак, и он написал письмо Великому Зодчему, которое сосед унес на своем теле вместе с великой тайной. Еще Бухгалтер мечтал, чтобы в камере хотя бы на одну ночь отключили свет, и он бы наконец оказался в темноте и смог предаться мыслям о своем доме, не видя грязно-зеленых стен с низким потолком в темных разводах. Когда он сказал об этом конвоиру, заметив, что при свете трудно спать, тот заржал: