Читать книгу "Великолепный обмен. История мировой торговли - Уильям Дж. Бернстайн"

В результате, скоро два старых врага стали лучшими друзьями. Принципы общей торговли и простые соседские отношения позволили им выручить друг друга из нужды и помирили.

Пробыв конгрессменом от демократов почти четверть века, Халл сыграл важную роль в борьбе против закона Фордни— Маккамбера и тарифа Смута—Хоули, а в 1930 году он выиграл место в Сенате и оставил его через два года, только потому что Рузвельт взял его на должность государственного секретаря. Прибыв в Фогги-Боттом,[92] он сразу же получил от иностранных государств целых 34 официальных протеста против американской тарифной политики.

* * *

Как Кобден столетием раньше, Халл выступил с обращением в своей стране, а затем и за границей. Торговля почти замерла, и мир стоял на пороге депрессии, когда он обратился ко всем, кто слушал его в этих плачевных обстоятельствах: «Всем должно быть очевидно, что высокие тарифы не являются необходимым и неизбежным средством достижения благополучия, как их пытались представить». «Нельзя ожидать, что другие страны, — продолжал он затем, — будут покупать наши товары, если они не могут заработать денег, продавая нам свои».

Его самым несговорчивым слушателем стал новый президент, чей страх перед республиканцами заставил его почти сразу же отступиться от предвыборных обещаний о свободной торговле. Постепенно Халл убедил его, объясняя, что закон Фордни—Маккамбера и тариф Смута—Хоули выхолащивают его попытки завязать международные торговые отношения. Хитрый Халл предложил Рузвельту хотя бы «доработать» закон Фордни—Маккамбера, чтобы президент мог уменьшать или увеличивать пошлины наполовину и чтобы он мог предложить другим государствам ограниченные уступки, такие как список беспошлинных товаров. В результате появился Закон о взаимных торговых соглашениях 1934 года, остановивший почти полувековой путь мира к протекционизму и автаркии. Он действовал три года, потом Конгресс его регулярно возобновлял.

Халл начал скромно и первым делом договорился с Кубой, затем оттащил Канаду от Оттавского соглашения. Затем он договорился почти со всем остальным полушарием, потом с крупными европейскими странами, Австралией и Новой Зеландией. Наконец последовал очень символичный договор с Англией, словно дав Европе зеленый свет, второй раз на памяти этого поколения. Халл дольше всех в истории Америки прослужил государственным секретарем, почти 12 лет. Только в 1944 году он оставил этот пост по состоянию здоровья.

Нашлись, конечно, и те, кто выиграл на катастрофе 1930— 1933 годов: «Фиат», виноградари Калифорнии, часовщики Уолтэма (Массачусетс) и производители радиотехники Германии. Но в целом ущерб был. Насколько большой? Исходя из экономических перспектив, удивительно небольшой. В этом случае, если экономический рост является мощным двигателем торговли, то еще большой вопрос, работает ли этот эффект в обратную сторону — делает ли протекционизм мир беднее (или делает ли свободная торговля мир богаче)? В период с 1929 по 1932 год мировой ВВП упал на 17%, а в США на 26%, но сейчас специалисты по экономической истории считают, что тарифные войны внесли небольшой вклад в это падение, как в США, так и в мире.

Грубые подсчеты это подтверждают. Когда действовал тариф Смута—Хоули, объем торговли составлял только 9% мировой продукции. Если не считать международную торговлю и не считать товары, которые до этого шли на экспорт, мировой ВВП сократится на те же 9%. С 1930 по 1933 год объем мировой торговли сократился на треть или даже наполовину. В зависимости от того, как считать, это составило от 3 до 5% мирового ВВП, причем эти потери отчасти возмещались дорогими товарами отечественного производства.[93] Таким образом, ущерб, вероятно, не превысил 1-2% мирового ВВП, а не 17%, как во время Великой депрессии.

Что еще более удивительно, самые зависимые от торговли страны пострадали не больше всех. Например, Голландия, где торговля давала 17% ВВП, потеряла за эти годы только 8% своей экономики. И наоборот, США, торговля которых составляла только 4% ВВП, во время Великой депрессии потеряли 26% своей экономики. Отсюда неизбежно следует, что вопреки общему мнению тариф Смута—Хоули не явился причиной, а скорее значительно усугубил Великую депрессию.,[94]

Если в 30-х годах торговая война не слишком повредила мировой экономике, то международную коммерцию она, несомненно, подорвала. Как уже говорилось, за годы действия тарифа Смута—Хоули мировая торговля сократилась значительно. В период с 1914 по 1944 год ее объем оставался без изменений, причем за эти три десятилетия, из-за двух глобальных военных конфликтов, мировой ВВП вырос приблизительно вдвое.

Недавно специалисты по экономической истории подсчитали, что тарифные войны 30-х годов послужили причиной меньшей части экономического упадка. Большая его часть приходится на долю самой Великой депрессии, снизившей спрос на товары. Интересно, что сочетание «специальных тарифов» и дефляции приводило к тому, что ненамеренно наносимый ущерб оказывался, по меньшей мере, таким же, каким было преднамеренное повышение пошлин. Специальные тарифы начислялись на фунт веса или на единицу товара. Если цена фунта товара падала, а пошлина за фунт товара нет, то выходило, что адвалорная пошлина повышается. Скажем, специальная пошлина в 20 центов за фунт мяса составляла при цене в 40 центов пошлину в 50%. Если цена мяса падала до 20 центов, значит, эффективная адвалорная пошлина становилась равна 100%.

Настоящий долгосрочный ущерб от тарифных войн понесла не мировая экономика — там он был минимальным, — и даже не мировая коммерция — там он скоро компенсировался. Этот ущерб пришелся на неосязаемую часть торговли — на расширение круга потребляемых товаров с отечественных на иностранные, на проживание среди иностранцев, торговлю с ними, понимание их интересов и образа действий. Фермеры Дженкинс и Джонс в притче Халла в конце концов пришли к пониманию, что живые они полезнее друг другу, чем мертвые. Когда назревала Вторая мировая война, разные государства не смогли этого понять, пока не стало слишком поздно. Политические и моральные преимущества торговли примерно за сотню лет до этих событий красноречиво описаны Джоном Стюартом Миллем:

Экономические преимущества торговли превосходят по своей значимости интеллектуальные и моральные. При нынешнем, низком развитии человечества трудно переоценить значение того, что люди входят в контакт с другими, непохожими на них, со способами мышления и действия, отличными от тех, к которым они привыкли… Торговля первая научила государства по-доброму смотреть на богатство и процветание соседей. Раньше патриот (если только он не достиг такой высокой степени сознания, чтобы считать своим домом весь мир) предпочитал видеть все страны, кроме своей, слабыми, бедными и дурно управляемыми. Теперь же он видит в богатстве и развитии других стран источник богатства и развития своей собственной.