Читать книгу "Сама себе враг - Виктория Холт"

Я подумала: моей дочери одиннадцать, а Людовику – семнадцать, еще есть время. О, если бы Карл вернул свой трон, она была бы самой подходящей партией для французского короля!

Я и не подозревала, что выйдет из этой затеи. Не догадывалась, сколь жестокое оскорбление будет нанесено мне и моей маленькой Генриетте.

Я пошла к дочери и рассказала ей, что она приглашена на прием в покоях королевы.

– Это будет твой прием, – говорила я. – Похоже, что королева устраивает его только ради тебя. Король тоже придет. Смотри не разочаруй их! Тебе предстоит танцевать с королем Франции, и для него это должно быть такой же честью, как и для тебя.

– Как это понять, матушка? – допытывалась Генриетта.

– Не забывай, что ты – сестра английского монарха, – напомнила я дочери.

– Ах, если бы Карл вернул свой трон! – воскликнула девочка. – Тогда мы все возвратились бы в Англию. Я хочу никогда, никогда не разлучаться с Карлом!

Глупая детская болтовня! Когда Карл отвоюет свою корону, Генриетта останется здесь. Она станет французской королевой. Генриетта была единственным моим ребенком, который меня не разочаровал, поэтому я в мечтах прочила ей самое блестящее будущее.

И вот день торжества наступил. Как прелестно выглядела моя маленькая Генриетта! Конечно, ее наряд был довольно скромным, и мадемуазель де Монпансье наверняка снисходительно бы усмехнулась, увидев его, и я была рада, что она не приглашена. О, как бы я возликовала, если бы тот приз, который так надеялась заполучить эта старая дева, достался моей дочери! Людовик никогда не согласится на брак с женщиной, которая намного старше его. Ибо, несмотря на свой юный возраст, он уже успел показать себя человеком решительным и своенравным.

– Он еще очень молод, – утешала я Анну, когда та поделилась со мной своими опасениями в отношении характера ее сына. – Но не волнуйтесь: у него есть воля, и он знает, что делает.

– Он с детства был таким, – не без тайной гордости ответила мне Анна и рассказала уже раз двадцать слышанную мною историю о том, как повел себя Людовик, когда его мальчиком привезли в монастырь кармелиток, чтобы монахини познакомили его с жизнью своей обители. Король тогда повернулся к ним спиной, проявив большой интерес к дверной задвижке. Анна попросила его перестать играть с запором и обратить внимание на монахинь. «Но это очень хорошая задвижка, и она очень нравится королю», – возразил Людовик.

– Я заметила ему, – продолжала Анна, – что это неучтиво по отношению к сестрам-кармелиткам, и велела по крайней мере поприветствовать их. «Я не скажу им ни слова, – ответил король. – Я хочу играть с задвижкой, но придет день – и я заговорю так громко, что меня услышит вся Франция!»

Не знаю, верно ли Анна передала сказанное им или нарочно облекла это в форму афоризма. Ведь она была просто без ума от своего юного короля.

Но теперь он подрос, и ему предстояло нынче танцевать с моей Генриеттой. Этикет требовал, чтобы король пригласил на танец самую знатную из присутствующих дам, но мы с Анной танцевать не собирались, и потому он должен будет выбрать мою дочь.

Я сидела вместе с Анной на небольшом возвышении и с радостью поглядывала на Генриетту. Музыканты уже заняли свои места, однако короля все еще не было и потому танцы не начинались. Господи, какую же замечательную пару они составят! Юные, красивые, улыбающиеся друг другу и своим матерям…

Наконец в зале появился Людовик. Да, Анна имела все основания им гордиться. Он очень возмужал за последнее время и держался великолепно – как и подобает королю. Глаза Анны сияли восторгом.

Все, кроме меня и королевы, встали. Людовик же приблизился к нам и поцеловал сначала руку своей матери, а потом мою.

Зазвучала музыка. Все с нетерпением ожидали, когда же король соблаговолит выбрать себе даму. Однако Людовик не спешил. Он рассеянно обвел глазами присутствующих, и я поняла, что ему скучно. Взгляд короля остановился было на Генриетте, но подошел он не к ней, а к какой-то родственнице кардинала Мазарини – женщине, которая была несколькими годами старше его.

Анну было не так-то легко вывести из себя, но нарушение этикета она считала едва ли не преступлением. С трудом поднявшись – и у нее, и у меня от долгого ожидания несколько затекли ноги, – она вышла на середину зала и вполголоса, но так, что ее слова услышали все до единого, сказала сыну:

– Дорогой, ты, верно, позабыл, что здесь находится принцесса Генриетта. Первый танец по праву принадлежит ей.

– Я буду танцевать, с кем захочу, – возразил король.

Я поняла, что мне пора вмешаться. Людовик оскорбил мою дочь, и я не могла этого так оставить. Быстро подойдя к Анне, я проговорила:

– Принцесса Генриетта не может сегодня танцевать. Она повредила ногу.

Я редко видела Анну столь рассерженной. Поступок сына и его упрямство разрушили ее планы. Ведь этот прием она устроила только ради Генриетты! Королева гневно взглянула на Людовика и громко заявила:

– Если принцесса не может танцевать, то и король не сделает нынче ни единого па!

Затем она подозвала к себе Генриетту. Моя бедная крошка, пунцовая от стыда, несмело приблизилась к королеве. Та взяла ее за руку и вложила ее в ладонь Людовика.

– Танцуйте! – приказала она.

Людовик посмотрел на напуганную маленькую девочку, и мне показалось, что он почувствовал раскаяние, ведь от природы он был вовсе не злой. Они стали танцевать, но без души, словно механические куклы. Наконец король с холодной улыбкой сказал:

– Это не ваша вина, Генриетта. Просто я нынче не расположен к детским забавам.

До конца вечера Людовик пребывал в мрачном настроении. Праздник был безнадежно испорчен.

Случившееся на приеме очень удручило Генриетту. Ей еще больше прежнего захотелось уехать из Франции, чтобы присоединиться к брату Карлу.

О нем между тем давно не было хороших известий. Он вел нелегкую жизнь скитальца, на которую обрекла его судьба. Генри был при нем и, как мне сообщали, чувствовал себя совершенно счастливым. Впрочем, о нем я не хотела даже ничего слышать.

Все мои дети доставляли мне огорчения – кроме Генриетты, и если бы мне удалось выдать ее замуж за Людовика, я могла бы сказать, что я сделала доброе дело.

Мы продолжали жить в Париже, влача однообразное и безотрадное существование.

Вскоре моя дочь Мэри прислала мне письмо, в котором сообщала, что собирается посетить нас.

Я все еще сердилась на свою старшую дочь за то, что она пренебрегла моей просьбой назвать ее сына Карлом. Вильгельм! Какое неприятное имя! Я знала, что голландский парламент был рад, что наследного принца нарекли именно так. Но насколько лучше звучало бы имя Карл, которое напоминало бы об ее отце и брате! Однако Мэри была не менее упряма, чем остальные мои дети. Ей непременно надо было настоять на своем, хотя в данном случае она предпочла выполнить волю своей несносной свекрови, а не мою.