Читать книгу "Галактический штрафбат. Смертники Звездных войн - Николай Бахрошин"

— А если какая паскуда будет издеваться над гневом божьим, то лучше бы ему, нехристю, на свет не родиться! — конечно же, возник Пастырь. — Как говорил Зельфер — пророк: «Бойтесь гнева Божьего, дрожите перед Судом Последним, как лист под ветром! Ибо небо разверзнется, и земля вспучится, и вода обратится в кровь…»

— И что дальше будет? — заинтересовался Вадик.

— Кердык тебе будет, Кривой, — сообщила Игла.

— Только мне? И стоило огород городить? Из — за одного меня?

— Ничего, ничего, все получат, никого не забудут, — туманно пообещал проповедник.

Вот и поговорили…

Да, подобные апокалиптические обещания Зельфер — пророк раздавал щедрой рукой, мысленно подтвердил я.

За что всегда уважал религиозных деятелей — так это за категоричность мышления. Хотя и разверзнутым небом, и вспученной землей, и кровью вместо воды солдат бронепехоты удивить трудно. Сейчас человечество вообще перестает трепетать перед планетарными катастрофами. Их мы и сами научились устраивать, без всякого высшего гнева. Пора бы ведущим религиям сменить страшилку и перейти на что — то более глобальное, пришло мне в голову. В галактических масштабах. К примеру — конец не только звездной системе, а целой Галактике разом…

И снова — долгое, томительное ожидание неизвестно чего. Непрерывное пулеметное тявканье с нервными щенячьими взвизгами.

Привалившись к камню, оставаясь с закрытыми глазами, я почему — то почти явственно представил себе подобного щенка — нескладного, широколапого и по — детски пушистого… И нарядный деревянный забор, и вальяжную кошку — любимицу, перекормленную до ленивой зевоты. И уж как завершение идиллии — аккуратные домики, кокетничающие свежей краской. Ухоженные газончики — садики — полисаднички, лучи заходящего солнца, бликующие на полировке припаркованных гравимобилей — словом, вся эта расслабляющая картина спокойного буржуазного пригорода, где время течет от свадеб до дней рождения с обязательными барбекю и очищенным слабоалкогольным пивом…

Однажды, пару лет назад, будучи в длительном отпуске, я пил пиво именно в таком пригороде, честно давился «очищенным, осветленным, пастеризованным», пока «папик», хозяин дома с прилегающей лужайкой, не утянул 0,7 сорокаградусной из — под самого носа «мамика». Он, помню, развеселился сразу после второго стакана, поплыл быстро, шумно и агрессивно, но «мамик» справилась с ним на раз — два, как сержант с новобранцем…

Милые, в сущности, люди. Очень старательно принимали у себя в доме «господина фронтового офицера» в рамках программы «Посильная помощь нашим защитникам». Только нудные очень. Наверное, я показался им таким же скучным. На прощание мне деликатно намекнули, что я не слишком общителен. Нет, они все понимают, конечно, все — все — все понимают… Война — война, она никого не щадит…

Вряд ли сами сформулировали. Наверняка прочитали в какой — нибудь патриотической брошюрке.

У меня вот никогда не было такого пригородного домика с ярко — полимерной раскраской и кредитной историей длиною в жизнь. Как не было ни любящей жены, ни розовощеких детишек, для которых папа все равно остается самым любимым, хоть он с треском завалил очередное собеседование на должность старшего менеджера, за что мама его до сих пор ругает.

Наверное, теперь, когда война почти кончилась, подобные мирные картинки возникают словно сами собой. Сплетаются пряничными узорами из сериалов гала — телевидения. Там хоть и чувствуешь беззастенчивую, надуманную слащавость, но все равно радуешься счастливой развязке, человек всегда радуется хорошему…

Чепуха, разумеется! Просто устал. Распустил сопли. Воюю я уже давно, слишком давно, и так же давно стараюсь не задумываться, за что воюю. Просто не хочется снова лезть под огонь, вжиматься в землю, стартовать на форсаже, хрустя суставами от перегрузок. И ощущать, каждым сегментом брони ощущать на себе оптическое ликование дальномерных прицелов. Какого черта, если война почти кончилась?!

Почти… Ключевое слово здесь все — таки «почти», перечеркивающее все остальное жирным крестом… И поэтому надо втянуть слюни, собрать сопли в горсть и выдвинуться, наконец, из — за камней, по возможности не нарвавшись на очередь.

В конце концов, кто в доме хозяин? Человек, царь природы, или какая — нибудь «аптушка» с кремниево — силиконовыми мозгами?

«А фильтры шлема все — таки окончательно разрегулировались, — вяло соображаю я. — И взбадривающие боекоктейли броня больше не впрыскивает, то — то усталость повисла на плечах, как рюкзак с кирпичами. Понятно, наступаем и наступаем…»

И все на грабли!

Планета Казачок. 9 ноября 2189 г.

Территория 4–го укрепрайона.

12 часов 25 минут.

— «Ромашка–1», «Ромашка–1», как слышишь меня, прием? — снова окликнула меня взводная связь.

На этот раз — Кривой.

— Нормально слышу, «Второй».

— Двигаюсь к тебе, сейчас буду, — сообщил Вадик. — Прикрой меня.

— Давай, прикрою! Готов?

— Сейчас, погоди… На раз — два?

— Давай на раз — два, — согласился я. — Раз — два… Пошли!

Отвлекая огонь, я выскочил над своим укрытием и начал садить в белый свет длинными беспорядочными очередями. Нервная машинка сразу нащупала меня своей лазерной оптикой, на экране шлемофона запульсировали красные тревожные точки. В ушах, дублируя световые сигналы, зазвучало предупредительное пиликанье, но я успел рухнуть вниз, под защиту надежных камней.

Кривой тем временем уже переместился ко мне. Места за каменными зубами было достаточно. Хорошее место. Вот только дальше и выше — сплошь открытые склоны, лезть дальше — такое же откровенно жестокое самоубийство, как делать харакири многоярусной автокосилкой. За полтора часа лежки под высотой взвод продвинулся на несколько десятков метров и потерял четырех человек.

— Командир, что у тебя с батальонной связью? — чуть — чуть отдышавшись, спросил Вадик. — Комбат рвет и мечет, никак не может с тобой соединиться. Капитан Рагерборд тоже вызывает без перерыва.

Я понял, это было сказано специально для тех, кто прослушивал наш взводный канал. Для меня он постучал указательным пальцем по гермошлему и провел рукой снизу вверх — включайся, мол. Наш язык жестов еще с Усть-Ордынки, с тех давних времен, когда деревья были большими, бои — местного значения, а броня — со склада утильсырья. Когда все частоты прослушиваются, особенно ясно осознаешь, что молчание — золото, а дар красноречия оценивается в лучшем случае по серебряному эквиваленту.

— Что со связью? А кто его знает, что с этой связью, — нарочито озабоченно забормотал я, между делом включив общие каналы. — С этой связью всегда так — то она есть, а то ее сразу нет. Это же не связь, это ж недоразумение одно…

Специально для Вадика я чиркнул себя ладонью поперек горла.

Кривой молча покивал гермошлемом. За затемненным забралом почти не видно его лица, но я и без того знал, что он сейчас понимающе кривит губы. Нет связи — нет проблем. По крайней мере, последние двадцать минут мне не пришлось поднимать солдат в бесполезные атаки. Ну не соединяет с командирами, ну что я могу поделать? Не слышу приказов, не поступают они! А на нет — и суда нет. Точнее говоря, трибунала…