Читать книгу "Игра в имитацию - Эндрю Ходжес"

Еще одним различием стал тот факт, что Винер был открыто обеспокоен экономическими последствиями кибернетических технологий. Война не изменила его мнения, что машины должны создаваться для службы человеку, а не наоборот. Его комментарии и высказывания отнесли его к крайне левым партиям в 1948 году.

Но научные дебаты по поводу кибернетики в Британии не затрагивали тему использования компьютеров или освоения технологий военного времени для мирных и конструктивных целей или преимущества сотрудничества и конкуренции. Когда журнал News Review назвал кибернетику «пугающей наукой», имелись в виду не экономические последствия, а угроза привычным представлениям. Послевоенная реакция на планирование и меры жесткой экономии нашла отражение в способе мыслить, который был также принят интеллигенцией. То же можно было сказать и о Алане Тьюринге, это напоминало его собственную борьбу в 30-х годах с проблемами мысли и чувства. Времена изменились, и теперь уже не епископ, а нейрохирург вел британскую интеллигенцию к идее, что машины могут мыслить.

Сэр Джеффри Джефферсон возглавлял кафедру нейрохирургии в Манчестерском университете и знал о манчестерском компьютере из разговоров с Уильямсом. Но Винер оказал большее влияние на его представления, так как он настаивал на схожести нервных клеток мозга с компонентами компьютера. На этом уровне данная аналогия почти не была подкреплена фактами, Винер оперировал лишь сравнениями между сбоями компьютера и нервными заболеваниями. Некоторые из его утверждений было довольно легко оспорить, но у Джефферсона были свои козыри:

Нельзя объяснить поведение человека или животного, изучая лишь нервные механизмы. Ведь организм — это сложный механизм благодаря эндокринной системе, а благодаря эмоциям мысли обладают разными оттенками. Половые гормоны определяют особенности поведения, которые обычно невозможно объяснить, а иногда просто впечатляют (как у мигрирующих рыб).

Вообще, Джефферсону нравилось говорить о сексе. В одном из его часто цитируемых отрывков говорилось:

До тех пор, пока машина не научится писать сонеты, сочинять концерты, в которых чувствуются мысли и эмоции, мы не сможем утверждать, что машина и мозг равны. То есть машина не только должна написать, но и понять, что она это сделала. Ни один механизм не может почувствовать удовольствия от успеха, тепло от лести, жалость из-за совершенных ошибок, злость, когда она не может получить, что хочет.

Джефферсон ставил себя в один ряд с гуманистом Шекспиром, вспоминая строки из Гамлета: «Какое образцовое создание человек! Как благороден разумом! Как безграничен способностями!» и т. д. Имя Шекспира часто фигурировало в такого рода обсуждениях, и это было доказательством того, что говорящий был знатоком человеческих чувств. На счету Джефферсона было немало благих дел: он лечил людей после двух мировых войн, а в конце 30-х годов провел фронтальную лоботомию.

Аргументы опирались на предположении, что машина из-за своих не биологических компонентов была неспособна на творческое мышление. «Когда мы слышим, что беспроводные лампы умеют думать, то можно потерять веру в язык», — говорил Джефферсон. Но ни один кибернетик не утверждал, что лампочки могут думать, точно так же, как и никто не утверждал, что нервные клетки могут думать. Отсюда появлялась путаница. По мнению Алана, думала система в целом, и это было возможным не из-за физического воплощения, а благодаря ее логической структуре.

Джефферсон признал, что машина может решать логические проблемы, так как логика и математика очень близки.

Однажды в Манчстер позвонил репортер и Алан, проглотив наживку, говорил без остановки:

Это лишь предвкушение того, что грядет и лишь тень того, что будет. Нам необходимо поработать с машиной, чтобы узнать все ее возможности. На это могут уйти годы, но я не вижу причин, почему она не может войти в области, которыми управляет человеческий интеллект, и в конечном счете конкурировать с ним на равных.

Я не думаю, что можно будет даже отличить сонеты, написанные человеком и машиной, хотя это сравнение нечестное, так как сонет, написанный машиной, будет оценен лучше другой машиной.

Тьюринг добавил, что университет был по-настоящему заинтересован в поиске возможностей машин. Работа университета была направлена на поиски уровня интеллекта машины, они хотели понять, до какой степени она будет способна думать за себя.

Ниже представлено постыдное определение того, в чем на самом деле был заинтересован университет, которое вызвало негодование у католической школы:

«Судя по речи профессора Джефферсона… ответственные ученые быстро разорвут все связи между этой программой и своим именем. Мы все должны это учесть. Даже наши диалектические материалисты будут чувствовать необходимость огородить себя возможной враждебности машин как в «Эдгине» Сэмюэла Батлера. И те, кто не только говорят, но и по-настоящему верят, что люди свободны, должны задаться вопросом, насколько позиция Тьюринга разделяется, и может ли ее разделить правительство нашей страны».

С уважением, Илтид Третован.

Власти Великобритании не разглашали своего мнения. Но Макс Ньюман написал The Times, чтобы исправить впечатление от слов Алана, которые только запутывали кропотливым объяснением чисел Мерсенна. Джефферсон оказался отличным рекламным агентом манчестерского университета, фотографии машины появились сначала в The Times, а потом 25 июня и в Illustrated London News. Таким образом, создание машины EDSAC в Кембридже отодвинулось на второй план.

Команда Уилкса добилась значительного прогресса и уже закончила сборку компьютера по типу EDSAC с памятью из ртутных ультразвуковых линий задержки, опередив тем самым американцев. Память компьютера состояла лишь из 32 ртутных ультразвуковых линий задержки, цифровой интервал составлял 2 микросекунды, что вдвое больше, чем планировалось в ACE. Но устройство работало, и если манчестерская машина была первым рабочим компьютером с элетронной памятью, то EDSAC стал первой машиной, способной на серьезную математическую работу.

Алан посетил учредительную конференцию и выступил с речью 24 июня 1949 года. Он описал сложную процедуру для длинных программ, в которой можно было легко упустить цифры в памяти компьютера. Иллюстрируя свою позицию, он написал на доске несколько, начав писать цифры в обратном направлении, как он это делал в Манчестере. «Не думаю, что он таким образом пошутил или пытался поставить себя выше других», — писал Уилкис: «Он просто не мог понять, что такие мелочи могут тем или иным образом нарушить понимание людей». Это была маленькая деталь, которая, пожалуй, скрыла иронию. Ведь люди, работающие над EDSAC, начали писать программы лишь в мае 1949 года, а Алан работал над этим уже в течение многих лет.

Между тем работа над ACE продолжалась. Алан ушел в отставку. Потом ушел и Томас, который отвечал за электронику, а у его преемника Ф.М. Коулбрука оказалась совершенно иная позиция. После ухода Томаса математики переехали в здание к инженерам. Благодаря Коулбруку у них воцарилось спокойствие, и две группы начали работать вместе. Скорость достигнутого прогресса можно было сравнить с той, что первоначально представлял себе Алан. К середине 49-ого года у них функционировала линия задержки, а в октябре они закончили работу с проводами. Машина «Pilot ACE» основывалась на машине Тьюринга «версии V», как и в попытках Хаски. Она имела распределенную обработку данных, что отличало ее от системы фон Неймана, которая использовала аккумулятор. Они также сохранили скорость в миллион циклов в секунду, что сделало эту машину самой быстрой в мире. Между тем, в 1949 году ушел в отставку сэр Чарльз Дарвин. Макс Ньюман выразил мнение, что сослужил хорошую службу Дарвину, убрав Алана из проекта. Алан бы с этим согласился. Когда он пришел на официальное открытие Pilot ACE в ноябре 1950 года, он сказал Джиму Уилксу, что все сложилось лучше, чем если бы он остался. Безусловно, существование Pilot ACE было бы невозможным, если бы Алан не ушел. Он, должно быть, также знал, что эта версия лишь отдаленно напоминала его оригинальную.