Читать книгу "Дорога на Вэлвилл - Т. Корагессан Бойл"

– Не в этом дело, – строго заметил он.

Элеонора листала книгу, лежавшую у нее на коленях.

– Доктор Келлог, я и не думаю противопоставлять вам мистера Синклера, который в конечном счете лишь следует по вашим стопам. Но при всем моем к вам уважении должна признаться, что я чувствую себя гораздо лучше. За эти одиннадцать дней мой организм как-то особенно очистился – мой кишечник полностью отдохнул.

– Ясно, – доктор сжал губы в ниточку. Хотел бы он проявить великодушие и готовность понять восприимчивость к прогрессивным взглядам и новым идеям, но он испытывал одно лишь раздражение. Надел на лицо маску лектора, словно воин, опускающий забрало. – Разумеется, голодание может быть чрезвычайно ценной составляющей физиологического образа жизни, – произнес он. – И хотя не следует забывать, что мистер Синклер, при всех его заслугах, не специалист в области медицины, новейшие научные исследования подтверждают правильность некоторых его гипотез. Вам должно быть известно, что я сам обращался в проблеме голодания в своей колонке в газете «Доброго здоровья».

Элеонора утвердительно кивнула.

– Да, именно, – доктор с силой потер себе руки. – Вы позволите мне взглянуть на эту книгу? Признаюсь, мне она не знакома.

– Это рукопись, доктор, – пробормотала Элеонора, передавая ему текст. – Она еще не издана.

Небрежно пристроившись на краю стола, доктор пролистал книгу и в разделе «Заметки о голодании» наткнулся на один особенно возмутительный пассаж: «В поисках здоровья я потратил на врачей, лекарства и санатории по крайней мере пятнадцать тысяч долларов за последние шесть-восемь лет. За последний год, научившись голоданию, я не заплатил им ни цента». Опасные мысли. Наихудшая разновидность шарлатанства и лицемерия. Доктор резко захлопнул книгу и возвратил ее пациентке.

– Как она попала к вам, миссис Лайтбоди?

Она покраснела, запнулась:

– Я… я… сказать по правде, я ходила еще к одному врачу – не в Санатории. Это он дал мне книгу. Передал через Лайонела.

Что-то новенькое. Врач, не принадлежащий к штату Санатория? Лайонел участвует в этом? Келлог нахмурился. Блезе согнулся над своим столом, задрожал.

– Я поражен, – произнес наконец доктор. – Я поражен до глубины души. Миссис Лайтбоди! Элеонора! Это один из самых неприятных случаев, с какими мне доводилось сталкиваться за все время управления этим учреждением. Неужели вы не понимаете, как опасно прислушиваться к различным советчикам, сколь бы добрыми намерениями они ни руководствовались? И самое главное – неужели вы не осознаете, сколько в этом городе развелось плохо осведомленных, не имеющих необходимого инвентаря и совершенно бессовестных людей, называющих себя врачами, которые всегда готовы поживиться за счет бизнесмена с больным желудком или его жены, страдающей нервным расстройством? Как бы они ни желали вам помочь, ни Лайонел Беджер, ни мистер Элтон Синклер не являются медиками и ни тот ни другой не имеют ни малейшего права корректировать программу, составленную мной для кого-либо из моих пациентов. Это возмутительно, совершенно возмутительно. Как вы могли, именно вы?! – Доктор был вынужден прервать свою речь. Его гнев нарастал, и он боялся зайти чересчур далеко.

Элеонора Лайтбоди потупила взор. Прекрасная, печальная, и в своей печали еще более прекрасная.

– Мне очень жаль, – пробормотала она.

– Жаль? – откликнулся он, вновь принимаясь расхаживать по комнате, не в силах усидеть на месте. – Жаль? Чего вам жаль? Кого? Меня жалеть нет причин, дорогая леди. Я живу правильно и мыслю правильно каждое мгновение каждого дня. Вы себя пожалейте – это вы подвергаетесь опасности, это вас изнуряет неврастения и последствия автоинтоксикации, это вы рискнули своим здоровьем и счастьем всей вашей жизни ради каприза, ради неверно понятой идеи. – Теперь доктор навис над несчастной, дрожа от прилива праведного гнева. Она не смела глядеть Шефу в глаза. – Осмелюсь спросить, кто этот «врач», этот величайший гений, которому вы вверили свое благополучие, полностью отвергнув все, что мы старались сделать для вас здесь? Кто это такой?

Она произнесла имя, но столь тихим голосом, что доктор ничего не разобрал.

– Кто?

Печальный, уклончивый взгляд. Глаза Элеоноры наполнились слезами, нос покраснел. Она всхлипнула и поднесла к лицу платок.

– Доктор Шпицфогель, – выдавила она из себя, вся дрожа.

– Шпицфогель? Никогда не слыхал. И какова же его специальность – если в качестве вашего лечащего врача и главы этого учреждения я имею право задать такой вопрос?

Сперва она не хотела отвечать. Кажется, что-то обдумывала. Промедление привело Келлога в ярость – неужели она посмеет не ответить? Но, прикусив губу, Элеонора набралась храбрости и встретилась взглядом с доктором:

– Мануальная терапия. Die Handhabung Therapeutik. Он массирует мою… мою… – она быстро глянула на Блезе, затем перевела взгляд на доктора и наконец сосредоточилась на лежавшей у нее на коленях книге. – Мою матку.

– Вашу матку?! – доктор сорвал козырек, прикрывавший его глаза, и с грохотом швырнул его на стол. Ему казалось, что он о подопечных знает уже все – их слабости и капризы, их невежество и испорченность, – но он ошибался. Вне себя от возмущения, он вонзал каждое слово, будто нож:

– Он – массирует – вашу – матку?

На мгновение воцарилась тишина, такая тишина, что доктору казалось – он слышит, как пульсирует кровь в венах. Блезе обмер. Все затаили дыхание.

– Да! – выкрикнула вдруг Элеонора, вскакивая на ноги. Голос ее погрубел от страсти, от стыда и гнева. Щеки увлажнились, руки дрожали.

– Да! – повторила она, и короткое слово прозвучало, словно призыв к бою. – И я в жизни себя лучше не чувствовала! – С этими словами она повернулась и бросилась к двери, захлопнув ее с грохотом, похожим на первый раскат надвигающейся грозы.

Доктор в растерянности уставился на закрывшуюся дверь, обменялся взглядами с Блезе и медленно покачал головой. Как он устал. Господи, как он устал.

Глава седьмая

Озеро Гогуок

Уилл не мог усидеть на месте. Энергия била в нем через край, он насвистывал и притопывал в унисон с подергивающей за пальцы рук, пощипывающей пальцы ног музыкой величайшего из дирижеров, несравненного, великого, короля, императора, бога маршевых мелодий, Джона Филиппа Сузы. Целый час Уилл простоял в пятнистой тени вяза, наблюдая, как марширует по лужайке сводный оркестр Санатория, с физиологической размеренностью вскидывая ноги, ритмично покачивая локтями. На начищенных трубах сверкали солнечные блики. Шла репетиция гала-концерта, подготавливаемого Шефом к Дню памяти погибших. Праздничная программа включала в себя пикник на Южной поляне, исполнение негритянских песенок с участием «профессора» Сэмми Сигеля и полудюжины любителей из числа обитателей Санатория; далее – живые картины (в главной роли, конечно же, Вивиан Делорб) и специально сочиненная драма в постановке санаторского Клуба Глубокого Дыхания. Лайтбоди истомился по дому, жена держалась отчужденно, беды плодились, словно мухи, роящиеся над почерневшим бананом, – и все же Уилл не мог устоять перед обаянием Сузы. Тонкий высокий отзвук «Кадетского марша» разносился по коридорам Санатория – Уилл маршировал через холл в кабинет доктора Келлога.