Читать книгу "Княжий удел - Евгений Сухов"

Только не грязь была на лице у князя, а усталость оставила свои следы на скулах. Князя утомила бессонница, он забывался ненадолго, вдруг неожиданно просыпался среди ночи и снова не спал. Во сне он видел себя зрячим и полным сил, но была действительность, а с ней темнота. Полным ужаса голосом Василий просил постельничего: «Семен, кваску бы мне принес!»

Утерла великая княгиня лицо князю и увидела, как он осунулся за последний год. Стариком совсем стал.

— Теперь мы вместе, сынок, всегда будем. Никогда не расстанемся, — шептала ласково Софья.

Бояре отвернулись: неловко было подглядывать за чужим счастьем. Великую княгиню они видели такой впервые (куда подевалась спесивость Гедиминовичей!), что говорить, баба, она и есть баба!

Василий плакал.

Часть пятая

Старший сын

Улу-Мухаммед спустился к самой воде. Итиль неторопливо несла хмурые воды в сторону Сарайчика. Помнят ли о прежнем хане в далеком, но родном краю? Ведь сейчас у Орды новый господин.

На дне реки искусный мастер разложил цветные камешки, они напоминали радужную мозаику, какой украшают стены ханских дворцов. А между камешками арабской вязью вплетались гибкие водоросли, которые легко подчинялись течению и складывались в замысловатые вензеля. Стайка мальков пугливо пряталась у самых корней, когда на них падала нечаянная тень.

Тихо вокруг и безмятежно.

Воистину неисповедимы дороги, которые для всех предопределил Аллах. Знал ли Улу-Мухаммед, что за два года он будет трижды изгнан и из некогда могущественного хана Золотой Орды превратится в хозяина небольшого городка в среднем течении реки Итиль?

Некогда здесь высились Булгары, которые разрушил всемогущий Темир-аксак, и от былого величия остались только мечети.

Улу-Мухаммед сидел на берегу Итили, устремив немигающий взор на холодные воды. В последний год он приобрел привычку каждый день выходить сюда и подолгу наблюдать за убегающими волнами. Стража, которая покорно застыла за спиной своего господина, могла только гадать, о чем думает Улу-Мухаммед. Может, он жалеет о просторах, которых лишился, или, может, мечтает о красивой наложнице, которую мурзы должны привезти ему завтра вечером из Кафы. Все эти годы стража у хана не менялась. Поседевшие воины видели и его падение, и возвращение былого величия. Они видели его слабым и сильным, но не сломленным. Улу-Мухаммед всегда был господином. В бою становился расчетливым стратегом, во дворце доверчивым, как ребенок. Он не носил под халатом брони и не боялся быть убитым в спину. Если бы воины разочаровались в своем повелителе, они могли бы это сделать несколькими годами раньше — в бою или во время долгих переходов по Большой Орде. От удара кинжалом в спину погиб его отец, дед был убит саблей в грудь одним из приближенных мурз. Казалось, есть основания, чтобы бояться предательского удара, но Улу-Мухаммед доверял своим воинам и гордился этим. Ему суждено не умереть от подлого удара, а дожить до глубокой старости и безмятежно почить на своем ложе. Улу-Мухаммед успеет покаяться перед Аллахом во всех содеянных грехах: воскресит в памяти всю свою жизнь и поступки; вспомнит, что некогда был самым могущественным ханом Золотой Орды. Только после этого он сделает свое завещание. И если его отец, великий Джеляль-Уддин, велел убить своих братьев, чтобы быть первым и сохранить Орду неделимой, то он пожелает другого. «Мир вам! — накажет он сыновьям. — Живите дружно, только в единстве есть сила!» Только после этого хан посмеет повернуться лицом в сторону Каабы и уснуть навсегда вечным сном. Конечно, самая почетная кончина — смерть на поле битвы, когда можно умереть с именем Всевышнего на устах, но подарит ли Аллах ему эту милость?

Улу-Мухаммед поднялся и пошел вдоль берега. Остановился. Дежуривший страж тут же положил на берег подушку, думая, что хан решил присесть именно здесь. Но Улу-Мухаммед немного постоял и пошел дальше.

Хан подумал, что пришло время объединить осколки Орды в единое целое. Теперь у него хватит на это сил. Он не тот прежний опальный хан, который рыскал по степи в поисках пристанища. Улу-Мухаммед даже знал, как это лучше сделать с наименьшими потерями: сначала он овладеет Сарайчиком и уже затем обрушится на Бахчисарай всей мощью покоренных земель, как это проделывал славный Батый.

С Итили подул сильный ветер, распахнул полы халата, как бесстыдный вор, сорвал с головы Улу-Мухаммеда шапку и покатил ее в сторону обрывистого берега. Седовласый мурза, стоявший рядом, с поспешностью расторопного батыра бросился вдогонку. Он поднял шапку, протянул ее повелителю, стараясь не смотреть на растрепанные волосы господина. Улу-Мухаммед молча взял шапку и натянул ее на самые уши. Зябко было. Хан поежился и тотчас почувствовал на своих плечах тяжесть тулупа. В этих краях куда холоднее, чем в его родном улусе. Но он полюбил леса и водные просторы последней и крепкой любовью, которая походила на страсть старика к юной девице. Казалось, жизнь прожита и не осталось в ней уже места для чувств и потрясений, но появилась она, и сердце бьется так же тревожно и замирает так же сладко, как когда-то в далекой юности. Вот и Улу-Мухаммед: прожил в величии, хлебнул горечь бесславия, казалось, не было уже на этой земле страсти, которая способна зажечь его — слишком много он пережил в этой жизни. Но эта земля дала ему вновь почувствовать вкус к жизни. Казань, как наложница, в которой юность сочетается с опытностью, сумела вдохнуть в дряхлеющее тело Улу-Мухаммеда огонь.

В этих местах Итиль не так широка, как в Хаджи-Тархине, однако более быстроводна и чиста. В Казани нет степей, где кони чувствуют себя вольно, но здесь есть леса, полные дичи, чащи, которые способны укрыть целое войско.

Улу-Мухаммед привык быть первым на земле. И даже этот огромный край, который он сумел подчинить себе всего лишь с небольшим числом уланов, казался ему мал, и хан терпеливо дожидался случая, чтобы огромной армией вторгнуться в свои прежние владения.

И кажется, он дождался этого.

Василий, как это было еще заведено Золотой Ордой, выплачивал теперь дань и Казани. Сыновья Улу-Мухаммеда засели в самом сердце Руси, взяв города в кормление. Каждый из них имел войско, способное потягаться в силе с дружиной великого князя. А множество эмиров, которых он подчинил себе, только и ждали его приказа, чтобы расширить южные и восточные владения. Оставалось объединить это воинство в единую силу и смерчем пройти до самого Сарайчика. Он окажет честь Василию Васильевичу — первыми двинутся его полки.

Русские странный народ — перед битвой они начинают петь. Однако Улу-Мухаммед замечал не раз, что это пение приводит неприятеля в ужас. Дружины вотчинных князей, еще недавно рубившиеся друг с другом на поле брани, объединяются против общего врага сначала в общем хоре. Это совсем не тот крик, который вырывается у русичей во время боя: «За Христа!», перерастая в единое и крепкое «а-а-а!». Он совсем другой, наполненный живительной силой, какой бывает в половодье река, вбирающая множество притоков. Поначалу поет головной полк, а следом за ним в хор вливаются дружины младших князей.