Читать книгу "Дети Брагги - Арина Воронова"

— Гаутрек не должна умереть. Ты спасешь ее!

— Она вскоре окажется рядом со Скаллагримом, — не отпуская взгляда Бьерна, тихо ответил травник. — Я рискнул дать ей… Не важно, но боль не будет беспокоить ее в последние минуты жизни. — Он осторожно разжал пальцы воина.

— Да не стой ты как каменный истукан! — набросился Большой Кулак на Грима, но Квельдульв даже не шелохнулся.

— Как это произошло? — перекрыл вдруг рев Бьерна внятный и какой-то мертвенный голос Гвикки. — Клянусь, я убью всякого…

— Едва ли.

Гвикка резко обернулся к говорившему, чтобы увидеть опирающегося на копье Одина Оттара Черного. Скальд Хеймдаля внезапно показался Скагги постаревшим не на один десяток лет.

— Едва ли возможно убить того, кого вы сами убили уже дважды, — и, прочитав догадку на лице Гвикки, Оттар Черный кивнул.

Вестред. Эгиль. «Пока я жив, он бессмертен», — бессвязные обрывки слов и мыслей водоворотом кружились в голове ученика целителя, в то время как он, как можно незаметнее, оглядывал собравшихся в поисках скальда Одина. Эгиля среди собравшихся не было.

— Он был не один, — добавил, как бы оправдываясь, Бьерн. Сигварт только молча указал на то, что некогда было человеческим телом. Теперь оно превратилось в такое месиво, что желудок Скагги не выдержал отвратительного зрелища, хотя ему пришлось уже немало повидать за долгую битву. Еще несколько франков лежали рядом кучей раздробленных черепов, внутренностей, отрубленных рук и ног. Чтобы не видеть этого, он перевел взгляд на Грима, лицо которого хранило какое-то странное отсутствующее выражение, а глаза были закрыты, как будто за маской отстраненности скальд Локи пытался скрыть бушующую в его душе внутреннюю борьбу. Внезапно Карри с удивительной ясностью произнесла:

— У меня есть к тебе одна просьба.

Никто сперва не понял, к кому именно обращается гаутрек, потом над ней склонился Гвикка.

— Мои люди не должны остаться без вожака.

— Если они согласятся, я с открытым сердцем приму их.

— И еще… Я потерпела поражение… — Голос ее все слабел, и Ирландцу пришлось опуститься на колени. — Вам победить там, где проиграла я…

— Это не было поражением… — впервые заговорил вдруг скальд Локи, но Оттар положил ему руку на плечо, заставляя замолкнуть.

Скагги не мог оторвать глаз от лица Карри в надежде запомнить черты его такими, какими они были в жизни, а не такими, какими они станут, когда дочь Асгаута перейдет последнюю черту, и все же краем глаза заметил, как придвинулись к Квельдульву дети Брагги, будто в попытке скрыть какую-то тайну.

— Возьми мой плащ… Укрепи его на копье, — теряя силы, гаутрек повысила голос, чтобы ее слышала ее дружина, — как это делали в древние времена!

По ее рукам пробежала дрожь, веки прикрыли глаза, которые уже не видели света дня.

— Скагги? А ты откуда здесь? — В голосе ее прозвучала нотка удивления. Придвигайся ближе к огню, дружок. Становится холодно…

Гвикка осторожно опустил голову Карри на траву, не отводя от нее взгляда, словно не веря в то, что случилось. Подобно любому из них, он много раз видел смерть, но почему-то эта, казалось, была выше его понимания. Затем Ирландец поднялся, подобрал залитый кровью плащ Карри и оглянулся в поисках копья. И внезапно, приняв какое-то решение, шагнул к все так же весело потрескивающему тисом костру.

В полном молчании, и как почудилось вдруг Скагги, под безмолвное одобрение скальдов, Ирландец без малейшего усилия выдернул из земли священное копье Всеотца, чтобы ловко закрепить плащ на серебряном наконечнике. Покончив с этим, он сделал шаг из Круга, поднимая копье над головой, так чтобы все воины из дружины дочери Асгаута увидели свое новое знамя.

Скагги, наверное, ожидал бы какого-нибудь клича или призыва, но Гвикка не проронил ни слова. Так же безмолвно сомкнулись вокруг него воины. Ирландец остановился лишь на мгновение, чтобы, едва не поранив лошадь, вырвать из притороченных к седлу ножен тяжелый меч. Одиново копье принял, в свою очередь, Сигварт. В прорехе меж облаков вынырнуло вдруг белесое солнце, луч его светлой полосой лег на запятнанный кровью плащ, ослепительно отразился от серебра…

Блеск этот вырвал из оцепенения Квельдульва, который одним — волчьим прыжком сумел преодолеть с десяток локтей до насмерть перепуганного вороного Гвикки, чтобы стать подле Ирландца.

Взметнулся, почти развернулся на ветру окровавленный плащ.

Спустившись со склона, отряд двинулся было к середине поля, потом стал забирать левее, и Скагги вдруг сообразил, что это Грим решил попытаться направить слепую ярость этих людей на помощь теснимым отрядам Орма. Бросив последний взгляд на детей Брагги, будто прося извинения за что-то у Амунди-травника, его ученик устремился вслед за уходящей дружиной. «Мармир! Мармир! — вырвалось разом наконец из многих дюжин глоток. — Ма-а-армир!»

И этот крик оказался много страшнее всего, с чем приходилось столкнуться франкам. Несколько оркнейских воинов Орма примкнули к ведомым яростью дружинникам Карри, подхватили призыв, не понимая его подлинного смысла. Расширяющимся клином пристроились за ними воины какого-то из разметанных врагом отрядов конунга, что защищали лагерный вал.

Неудержимый стальной поток вылился на поле битвы. Словно под гнетом ураганного ветра, ряды франков дрогнули, отступили. Не было конца жажде мщения, что гнала этих людей, заставляя их отринуть голос разума. В этой ярости и радости боя, принявших облик простых смертных, Скагги чувствовал себя малой песчинкой, которой надо было… Надо было раскрыться, раствориться в этом горячечном мареве… Не сознавая того, что вторит кличу мармирских воинов, Скагги крушил мельтешащие перед ним тела и желал лишь одного: пролить как можно больше чужой крови.

Отчаяние переплавлялось в мощь, отчаяние множило силу.

Никогда не случалось такого с морским разбойником из далекой западной страны раньше. Не захочется вспоминать об этом и потом.

Необычное для его народа священное безумие, ярость берсерка удесятерили его силы. Подхватив левой рукой застрявший в чьем-то трупе франкский клинок Гвикка, орудуя двумя мечами, во главе колонны стал прорубать себе дорогу в плотном строе фигур. Не мог бы сказать Ирландец — мнится ли ему или на самом деле направляют его чьи-то руки, заставляя обращать разящие лезвия клинков на врага…

Случайный удар сбоку сбил с его головы шлем, и он обернулся, чтобы взглянуть в перекосившееся вдруг от страха лицо франкского витязя. Кто знает, что более напугало того воина: выражение лица этого рыжеволосого гиганта или два меча, зажатые в массивных, покрытых пятнами веснушек ладонях…

И внезапно среди грохота и крови, и звона стали о сталь, и снова крови перед ним вдруг качнулась кривая белозубая усмешка на искалеченном лице, с которого глядел единственный синий глаз:

— Я ведь поклялся защищать тебе спину!

От вала, от обращенных на север ворот Фюрката раздался оглушительный треск, будто крушил черепа великанов могучий Мьельнир. И по обломкам деревянной баррикады выплеснулось два бурных потока, чтобы стремительно, будто ткань кровавой иглой, прошить кипящую на поле схватку. И будто волею волшбы иглы эти превратились сперва в стрелы, затем в дротики, копья… Чтобы наконец развернуться полотном смертоносных секир, лезвиями обращенных друг к другу.