Читать книгу "Военный разведчик - Александр Карцев"

Словно из-под земли поднялись два инока. На рубахах их висели ветки и пучки травы. В каждой руке по короткому обоюдоострому клинку у них было. Словно нож сквозь масло прошли они через дозор. Никто из татар не успел даже вскрикнуть, не то чтобы сабли достать. Монахи вскочили на татарских лошадей и поскакали в сторону ближайшей балки. Дозор со вспоротыми животами, перерезанными глотками остался лежать на траве. Все десятеро!

Гневный рев потряс сотню Кавыя. Всё это произошло у них на глазах. Такое простить было нельзя! Да никто прощать и не собирался. Повинуясь легкому кивку сотника, всадники ринулись в погоню…

Мамай шел с первым туменом. Когда его верные нуркеры спустились в балку, страшная картина предстала их глазам. От сотни Кавыя не осталось в живых ни одного воина. Вся дорога была усыпана «чесноком» — варварским изобретение русичей. Коваными шипами, на которых не только кони калечили свои ноги, но и многие всадники находили свою смерть. Многие всадники нашли свою смерть от стрел. Но еще больше было зарублено. В течение нескольких минут вся сотня была уничтожена. В живых не осталось ни одного. Не было ни одного раненого. Но самым страшным было то, что среди погибших татар не было ни одного убитого врага. Словно не смертные люди сотворили это, а грозные духи. Это было страшно. Мамай, многое повидавший на своем веку, невольно почувствовал, как липкий холодок страха сжал его сердце. Плохое начало похода, подумал он.

Его телохранители, привыкшие к победам и богатым трофеям, выглядели притихшими. Они не были безусыми юнцами и тоже повидали в своей жизни немало. Но такое и они видели впервые. Чтобы лучшую сотню вырезали за несколько минут, как глупых баранов. Лучшую сотню! Это было плохое начало…

Петруша Горский помогал Игнатию и Фоме править лошадьми. К каждой повозке было привязано по два татарских коня. Без груза повозки шли легко. Хотя их никто и не преследовал. В повозках лежали только короткие мечи, луки и колчаны. В колчанах было пусто. Все стрелы, наконечники которых были пропитаны сильным быстродействующим ядом, остались в телах убитых татар.

Карп Олексин и Петруша Чураков ехали следом за повозками. Ехали верхом. Срывали с рубах привязанные льняными нитками ветки и траву. Вытирали ими свои короткие окровавленные клинки. Запах крови беспокоил коней. Они недовольно фыркали и косили на всадников большими добрыми глазами.

А Семен Мелик тем временем уже докладывал великому князю о возвращении третьей стражи. О татарах. И о приеме, им оказанном…

На прощание Шафи протягивает мне баночку со своей волшебной мазью. Я уже не подшучиваю над нею. Не называю её мазью от насморка для слонов. Ведь именно благодаря ей Шафи смог остановить воспалительный процесс. И между делом он произносит слова, которые для меня важнее любых воспалительных процессов, мазей и даже ног.

— Сан Саныч просил передать, что Петр Чураков был твоим предком по материнской линии. Возможно, ты об этом не знаешь. Ты должен это знать. Помнить и никогда не забывать.

Шафи пожимает мне на прощание руку и уходит. Серьезный, прямой, сильный. В его пожатии я впервые чувствую не только обычную вежливость, но и уважение. Уважение к моему роду.

Через три дня замполит роты Андрей Иваницкий поехал за водовозкой. Он в это время был старшим на двадцать второй заставе. При подъёме на Тотахан его БМП подорвалась на фугасе. Машину разнесло капитально. Но экипаж машины и сам замполит отделались лишь контузией. Любопытно, впервые в нашем районе духи устанавливают такой мощный фугас. Фугас установлен между колеями по центру. Замыкатель английского производства чуть выше. Ребятам повезло. Если бы машина шла не с двадцать второй заставы, а спускалась с Тотахана, было бы четыре ноль двадцать первых (погибших). Немного грустно, мне сегодня нужно ехать на совещание в батальон. И единственная машина, которая могла бы спуститься с Тотахана, была моя. Обижаться на духов не за что. За прошедшие два года на моих руках слишком много их крови. А как говорят в нашем племени, если охотник убил в своей жизни много медведей-гризли, справедливо, если гризли когда-нибудь убьет охотника. Все правильно. И все справедливо. Но все равно, немного грустно. Замполита с бойцами отвожу в медсанбат. Затем на совещание. Кроме обычных заявок на боеприпасы и БЧС (боевой численный состав) роты привожу и бумаги по материальной базе застав. Их планируют в ближайшее время передать афганцам. Одновременно с выводом наших войск.

Да, вывод уже не за горами. Известно, что наш полк будет выходить в последнюю очередь. Где-то в феврале следующего года. Остаются последние полгода. Мне предлагают не заменяться в августе, а задержаться на эти полгода. В полку. Либо перевести в разведбат. Обещают золотые горы и вышестоящую должность. Отцов-командиров понять можно. Любому новому офицеру необходимо время для вступления в должность. Не для номинального вступления, а чтобы вникнуть в тонкости, набраться боевого опыта. Все это приходит только с потом и кровью. И со временем. Понятно, что ни того, ни другого сейчас нет. Сейчас главное вывести наши войска с минимальными потерями. А это совсем не просто. Духи словно с цепи сорвались. Обстрелы наших застав и военных городков, нападения на колонны заметно участились. Словно духи пытаются за несколько последних месяцев наверстать что-то упущенное за последние десять лет.

Все это понятно. Понятно, что я должен остаться. Умом я все прекрасно понимаю. Но тело меня не слушается. Какие еще полгода?! Вот уже два дня меня, словно последнего труса, парализует настоящий, животный страх. Всё это так не обычно! Никогда не был трусом. Но сейчас мне действительно страшно. Нет, конечно же, раньше я тоже кое-чего боялся. Красивых девушек, темноты и противопехотных мин фугасного действия (Почему-то я всегда боялся остаться без ног). Но красивых девушек я, конечно же, всегда боялся больше. Особенно когда они в темноте находятся где-то рядом. На расстоянии вытянутой руки. Сейчас же я боюсь совсем уж смешных вещей. Я боюсь погибнуть.

Странно, только теперь понимаю, что все два года службы в Афганистане я был уверен, что погибну. Это было само собой разумеющимся. Просто столько смертей было вокруг, что надеяться на что-то другое было глупо. Но вот наступил месяц моей замены. Меня перестали брать на боевые действия, привлекать к проведению боевых операций. Оставили только одну обязанность — носить почту. Почтальон Печкин должен носить письма от Ромео Джульетте. И от Джульетты Ромео. Другими словами, от Шафи до ближайшего почтового ящика и обратно. Почтовым ящиком служила радиостанция с ЗАС (засекречивающей аппаратурой связи) на нашей станции радиоперехвата. Но Шафи теперь сам носит свои шифровки на Тотахан. Так что должность почтальона Печкина сокращена за ненадобностью.

Через несколько дней должен был приехать из Союза мой заменщик. А это значит, что у меня появился реальный шанс вернуться домой. Живым. Забавно, в месяц замены у офицеров-заменщиков была только одна обязанность: на матрац тонким слоем нанести клей ПВА и приклеить к нему свою спину. Так что реально и мне оставили только одну обязанность: клеить матрацы и спины. Все это совершенно безопасно. У меня появилась надежда остаться в живых. И вот тогда-то мне впервые стало по-настоящему страшно. И вот тогда-то я начал совершать глупости, чтобы только никто не догадался, что мне страшно.