Читать книгу "Ледобой - Азамат Козаев"

Воздух вокруг меня так и засвистел. Позабыв обо всем на свете, гоняла его по сторонам. Разнесла надвое нетолстый березовый чурбачок, в углу двора нашла старое корыто, утвердила стоймя и рассадила пополам. Кровь во мне, что называется, закипела, и кажется, впервые после той печальной схватки на родном берегу, я смеялась. Знала, что Безрод стоит где-нибудь за углом и пожирает меня своими холодными гляделками. Плевать! Я была рада, просто рада, словно девчонка новой кукле.

К середине весны, когда люди попрятали тулупы и прочую теплую одежку, я окончательно встала на ноги и впервые за долгое время, как проснувшийся цветок, ощутила себя в былой силе. Не хотела глядеться в зерцало. Боялась. Однако бабье во мне пересилило. Заглянула краем глаза и потом долго оторваться не могла. Оторопела так, что рот раскрыла. Кто лепил это лицо с перебитым носом, порванной губой и шрамами под глазами и на скулах? Точно Злобог! Ну, положим, нос еще так себе, тот, кто меня раньше не знал, и не заметит разницы. Просто свернут маленько набок, а вот рубцы… Хоть и была готова к тому, что влечет за собой воинская доля, нутро все же охолонуло. Как же так, мамкину красавицу со всего маху рылом в уродство? Знала ведь, если встала на воинскую дорожку, однажды меня тоже догонит печальная доля. Вот и догнала. Сама усмехнулась. Надо же! Удумала девка смерти искать, на врагов зубы точу, собралась грудью поймать вражий меч, а все о красоте думаю. Дура!

Сама чувствовала, как от сытой жизни, постоянных занятий с оружием и мешком, от плаванья в море, на лицо возвращается цвет, расправляются плечи, а грудь, тьфу ты, поднимается, ровно опара на дрожжах. Налилась я соками, будто спелая вишня. Все мой постылый заметил, все углядел, но лишь усмехался, обходя стороной. Рук загребущих не тянул, за бедра исподтишка не щипал, силком в сено не волок, только холодно глазами посверкивал, да ухмылялся. Не знала, что у него на уме. Он сам сказал.

– Собирайся. На седмице уйдем.

Однажды такое уже слышала. Только не случилось нам тогда уйти. Моя рана помешала. И вот теперь, я мужняя жена, пойду за ним на край света. Уйдем вдвоем, только каждый за своим.

– Куда?

– Не знаю. Как боги положат.

Сивый не знал, в какую сторону уйдем. Для него самого оставалось загадкой, где станет искать дом, в котором предстояло мне затеплить первое тепло, а ему – полить пол собственной кровью. Безрод полагался на знаменье богов. Сивый не знал, зато я точно знала, что на всем белом свете нет такого уголка, где встанет наш общий дом. Не будет у нас дома. Моим домом станут пресветлые палаты Ратника, в которые уйду с точным ударом вражьего меча. Одного я не знала, чей меч отправит меня в дружину Ратника, но одного-двоих на небеса уж точно отправлю. А где встанет дом Сивого, и кто в нем расхозяйничается, мне было неизвестно. Да и знать не хотелось.

– Жребий бросишь?

– Да.

А он немногословен, красавец-муженек. Я усмехнулась. Вот и нашла в нем что-то хорошее. Не найти бы еще что-нибудь, ведь все начинается с малого. И ляпнула просто так, чтоб не воображал себе всякое, чтобы из черного тела не вылезал.

– Ненавижу. И твоей не стану.

Мой постылый в долгу не остался.

– Станешь.

А сказал-то как! Холодно, играючи, как будто ледышки друг о друга прозвенели. Поднялся и ушел, а я осталась на крыльце одна.

Под утро, когда заря только-только пятнала небо на востоке, Сивый за руку стащил меня с лавки. Сначала не поняла, что стряслось, и кошка во мне проснулась раньше, чем баба. Не открывая глаз, пару раз бросила кулак в темноту. Попала. Чей-то утробный стон разнесся по бане, и я раскрыла заспанные глаза.

– Вставай. – Глухо прошептал Сивый, помолчал и добавил. – Дура!

Что за спешка? Безрод мало не стонал. Видать, знатно урядила кулаком! Надела рубаху, мужские порты и выскочила за дверь. Сивый ждал меня на порожке, и хоть было темно, я все же углядела, что постылый муженек болезненно морщится. Засадила прямо в рану кулаком, интересно, пошла кровь или нет.

– Пойдем.

– Куда?

– На берег.

– Зачем?

– С богами говорить.

Сивый задумал просить у богов знамения. Нынче же. Я пожала плечами, знамение так знамение. Шли улицами спящего города. Тихо кругом, нелюдимо. И море тихо, волны лениво колышутся, пенятся у самого берега. Зябко. Воздух прохладен и свеж. Я внимательно смотрела на Сивого. Пришли. Ну а дальше-то что?

– Пальцем тронешь – убью!

От холодного морского воздуха и сама заговорила холодно, будто слова на языке мерзли. И захотела бы, лучше не сказала. Общение с богами не терпит одежды. Боги выпускают в мир обнаженными, и закрываться от них тканью не годится. Мне придется обнажаться, но не этого ли хотела? Поскорее ступить на дорожку, которая приведет в Ратниковы палаты, где я сяду за воинским столом рядом с Грюем. А вои-мужи не обидятся. Я не опозорила славное оружие, от врагов не бегала и спину никому не показала. На меня ли сердится храбрецам?

– Сама отвернись. В сторону гляди. Спина к спине встанем.

Что такое? Или мне послышалось? Выходит, не одна я сторонюсь чужого взгляда? А почему Сивый на глаза не хочет показаться, ровно стыдливая дурнушка? Обычно бойкие да ладные парни так и норовят перед девками покрасоваться статью, этот как будто стыдится чего-то. Хотела Безрода осадить, а постылый муж саму осадил, чисто горячую кобылку. Мы встанем спина к спине, прошепчем каждый свое, и сольем наземь немного крови – подарок богам. Пытая небеса о доле, что еще дарить, кроме себя? Надеюсь, боги не отмолчатся, дадут нам свое знаменье. Где оно появится, в ту сторонку нам и топать, судьбу искать.

Мы отвернулись друг от друга, хотя какой он мне друг? Я сняла порты, скинула рубаху, бросила все перед собой и повела плечами. Безрод не соврал и хитрить не стал – встали спина к спине, плечами подпирались.

– Озябнешь. Прижмись крепче. Не съем.

Думала и сам холоден, как глаза. Нет, теплый, даже горячий, ровно печь. Не стала губы надувать, прижалась к Безроду спиной. Иная поднялась бы на дыбки, дескать, ненавижу, и пальцем нелюбимого не коснусь. В краску бы вошла, сорвала голос. А я нет. Спокойна и холодна, расчетлива и стервозна. Ненавижу без криков, с гаденькой улыбочкой и только единожды закричу, когда стану покидать белый свет. От боли буду кричать, горла не пожалею. На что мне оно потом?

Мы шептали каждый свое. Я шептала богам, как остобрыдла эта жизнь, как разошлись душа с телом – душа стала холодна и печальна, а тело живо и налито бабьими соками, как тянут они в разные стороны, а мне по пути с душой – на небо, в Ратниковы палаты! Просила дорожки потернистее. Муж постылый говорил тихо, но я как будто спиной все слышала, в каждой косточке отдавалось. Безрод бормотал, как нашел он ту, что безотчетно искал все эти годы, как хочется ему дома, пахнущего молоком, как устал, как хочется покоя. Это меня он нашел? Это я должна привести его к дому, пахнущему молоком? Неужели все это обо мне? Не хочу! Не хочу на молодых годах поднимать для Сивого дом, пахнущий молоком, не хочу на своей косе тащить нелюбимого в счастье, не хочу! Не хочу! Я только отчаяннее запросила богов о тернистой дорожке, которая забрала бы меня всю, до единой капли, чтобы Сивому даже понюхать меня не пришлось. И тут он замолчал, ножом разрезал запястье, обронил несколько капель наземь и через плечо протянул нож. Я лишь головой мотнула. Вот еще! Кровь мешать с ненавистным мужем!