Читать книгу "Мир обретённый - Нил Шустерман"

Своей левой, междумирной рукой Кларенс крепко ухватился за статую. Затем протянул свою живую руку вправо, по направлению к бомбе, но не коснулся её — живая рука не ощущала междумирных предметов. Вместо этого она погрузилась в бомбу, как будто той там и не бывало. Кларенс как можно дальше вытянул пальцы, и когда их кончики достигли центра устройства, мощный электрический разряд вырвался из статуи, пронзил тело Кларенса и ушёл в память бомбы. В этот момент неопределённой, бесконечной возможности все трое: статуя, бомба и Кларенс — исполнили то, для чего были предназначены.

Глава 50

Поехали!

В живом мире детонация ядерного устройства имеет весьма предсказуемые и очень разрушительные последствия. Но Междумир — не живой мир. Добавь к детонации десять тысяч волшебных монет — и ты никогда не будешь заранее знать, что выльется из твоего шейкера. Единственное, в чём ты можешь быть уверен, так это в том, что каким бы ни получился коктейль, он будет именно тем, чего хочется мирозданию.

В момент детонации открылся туннель в тысячу футов высотой и в тысячу футов шириной, и в его конце сиял ослепительный свет, ведущий в Великое Неизведанное Запределье. Дети Мэри и воины, сражавшиеся с ними, сразу поняли, что произошло. Изменившиеся тела приняли первоначальную форму. Те, кто забыл своё имя, вспомнили его. Каждый услышал зов света, и тотчас всё то, что ему или ей было приказано делать в Междумире, показалось несущественным по сравнению с этим новым призывом. Вот так все вместе и всё же каждый по одному воины майя и дети Мэри бросились в туннель и завершили своё странствие, уйдя туда, куда уходят все без страха и без сожалений.

В момент детонации руки Джонни-О уменьшились до нормальных размеров, и мальчик сбежал по трапу вниз. Увидев туннель, он бросился прямо в него, радостно воскликнув: «Давай сюда танцующего медведя!». А Спидо, впервые после прибытия в Междумир высохнув, обнаружил, что находится у горизонта событий и ему сейчас предстоит принять самое важное решение в своих обеих жизнях. Как и все остальные, он почувствовал притяжение света, но корабль находился слишком далеко, и мальчик был в силах сопротивляться зову. Он мог бы увести «Гинденбург» прочь, если б захотел, и вернуться к прежней профессии искателя. Но тут ему в голову пришло, что это решение лишит всех других послесветов, находящихся на борту корабля, возможности покинуть Междумир. Поэтому Спидо развернул дирижабль, направил его обратно к мёртвому пятну и влетел в туннель, забрав с собой в свет тысячи ликующих душ.

В момент детонации Мэри Хайтауэр, растерявшая всех своих детей, пока они удирали от наступающего войска, обнаружила, что оказалась одна на том самом месте, с которого всё началось — именно здесь она попросила Милоса принести себя в жертву. Перед ней открылся туннель и свет позвал её, словно рассерженный родитель, но Мэри оказалась вздорным, упрямым дитятей. Схватив наручники, которые сбросила Алли, она замкнула один из них на своём запястье, а другой — на ручке автомобиля, так что как бы властно ни призывал её свет, Мэри Хайтауэр никуда не собиралась уходить!

В момент детонации Алли стала настоящей эгоисткой — она вцепилась в Майки всей силой своей воли и не пускала его в свет. Но Майки знал — ему не удастся долго сопротивляться.

— Пожалуйста, не уходи! — шептала Алли ему на ухо.

— Я и не хочу уходить, — шептал в ответ Майки, — но время пришло.

Им хотелось застыть навечно, держа друг друга в объятиях, и, словно в ответ на их мольбы, свет сделал им драгоценный подарок. Он растянул междумирное мгновение так, что Алли и Майки оно показалось длиной в целую жизнь. Напряжённую. Полнокровную. Завершённую. И когда бесконечное мгновение прошло, Майки поцеловал Алли в последний раз и отпустил её. Он растворился в вечности, оставив ей четыре слова, которые она никогда не забудет:

— Я буду ждать тебя!

* * *

И, наконец, в момент детонации последний шоколад оставил Ника. Юноша широко раскинул руки и ждал, ждал, ждал, но... ничего не произошло. Свет не был готов принять его, и он сам ещё не был готов уйти.

* * *

Когда все души, желающие завершить своё путешествие, ушли, туннель схлопнулся, и свет погас. Кларенс стоял посреди Граунд Зеро, протянув одну руку к статуе, которой больше не существовало, а другую всё так же твёрдо держа там, где ещё несколько мгновений назад висела бомба.

Бешеный ураган улёгся, истаяв так же быстро, как и набрал силу. Кларенс ощущал теперь то, чего не было раньше — равновесие обоих миров, и понял: его миссия завершилась успехом. Он понял это не только сердцем: его левая рука теперь ничего не чувствовала, левое ухо не слышало, а левый глаз не видел. Он больше не был шрамодухом, а стал просто человеком со шрамами, напоминавшими о спасённых им жизнях. Он мог теперь видеть, слышать и осязать лишь живой мир; и Кларенс улыбался, потому что так оно и должно быть. Единственное, о чём он сожалел — это что не успел попрощаться.

Кларенс покинул Тринити с решением навести порядок в том хаосе, который он сам сотворил из своей жизни. Если ему удалось спасти один мир от разрушения, а другой от диктатуры, то уж разобраться с самим собой будет проще пареной репы.

Глава 51

Голубой запад

Мэри знала, что произошло. Тёмные силы подступили и забрали у неё всех детей. Она с вызовом смотрела во влекущий свет, и когда тот отступил, она осталась одна. Но, как выяснилось, не совсем.

— Здравствуй, Мэри.

Она обернулась и увидела Ника. В нём больше не было ни следа шоколада, даже того маленького пятнышка, с которого всё началось. Мэри очень хотелось возненавидеть его, и не только его — всех их, но у неё не было на это сил.

— Оставь меня в покое, — сказала она и завесила лицо своими медными волосами, лишь бы не видеть Ника.

— Как ты думаешь, почему свет не принимает нас? — спросил он.

— Он звал меня, — призналась Мэри, кивнув на прикованную к дверце автомобиля руку. — Я отказалась идти.

Ник поискал глазами, нашёл валяющийся на земле ключ, присел около Мэри и снял с неё наручники.

— Я так долго любил тебя, — сказал он, — несмотря на всё то плохое, что происходило между нами. Как ты думаешь, почему?

— Я не стану отвечать на твои вопросы, Ник. У меня нет ответов.

— Тогда я сам скажу тебе, почему. Потому что ты позволила мне увидеть себя такой, какой ты могла бы быть. Не такой, какой ты была или какой стала, а совсем, совсем другой. Это значит, что та Мэри, которую я любил, в некотором смысле ещё не родилась. Но, возможно, она родится сейчас.

Мэри взглянула на него и ощутила болезненный укол любви — любви, которая мучила её так долго. Она не могла справиться с этим безжалостным чувством одна.

— Я хочу поговорить со своим братом, — сказала она. — Я хочу поговорить с Майки.

— Майки ушёл, — произнёс голос за спиной Ника.