Читать книгу "Конан-варвар. Час Дракона - Роберт Ирвин Говард"

поскольку Констанций повелевает большим отрядом опытных воинов, Хаурану нет больше нужды держать свою армию, а посему она ее распускает. Идите, мол, ребята, спокойно по домам…

Привычка повиноваться королеве давно вошла в нашу кровь, но тут уж мы просто дар речи утратили! И повели себя, точно пыльным мешком ударенные: смешали ряды, даже не успев ничего сообразить…

Но когда Тарамис обратилась с таким же приказом к охранникам своего дворца, вмешался их капитан, Конан. Как рассказывали ребята, накануне вечером он был свободен от караула и крепко надрался. Не знаю, так или нет, а только на площади он совершенно точно стоял ни в одном глазу. Он сразу заорал своим людям, чтобы стояли как стоят, пока он сам не отдаст им приказа, — и они послушались его даже вопреки распоряжению королевы — надо знать этого Конана и его власть над людьми. И вот он поднялся по дворцовым ступенькам, пристально вгляделся в Тарамис — и вдруг как взревет:

«Да это вовсе не королева! Она не наша Тарамис! Перед нами какая-то демоница, похитившая ее облик!»

И тогда-то все понеслось!.. Я там был, Ивга, но и то не решусь утверждать, что именно произошло. Надо думать, какой-то шемит ударил Конана, и Конан его убил. А в следующий миг вся дворцовая площадь обернулась полем сражения… Шемиты насели на стражников, их копья и стрелы поразили многих солдат, начавших уже расходиться… Некоторые из нас подхватили оружие, до которого смогли дотянуться, и принялись отбиваться. Мы скверно понимали, за что бьемся, мы просто защищались от Констанция и его негодяев! Всеми богами клянусь, мы и мысли не держали выступить против Тарамис, — а Констанций знай кричал: «Бейте предателей!» Но какие же мы предатели?..

Голос Валерия дрожал от недоумения, отчаяния и боли. Девушка ахала и ужасалась, не особенно понимая, что к чему, больше из сострадания любимому.

— Народ не знал, чью сторону принять, — продолжал свою горестную повесть Валерий. — Сумасшедший дом, да и только! У нас, воинов, не имелось ни малейшего шанса отбиться, ведь мы смешали ряды, а вооружились кто чем успел. Стражники Конана были в полном вооружении и выстроились квадратом, но их насчитывалось всего пять сотен! Погибая, они забрали с собой уйму шемитов, но у подобного боя мог быть только один исход… А Тарамис, наша Тарамис — пока ее людей убивали у нее на глазах, она стояла там, на дворцовых ступенях, и Констанций обнимал ее за талию, и она смеялась — точно прекрасная, но бессердечная демоница!.. Боги! Весь мир спятил… Но знаешь, Ивга, ни разу еще я не видел, чтобы человек дрался так, как капитан Конан… Он встал спиной к стене — и прежде, чем его смяли числом, он нагромоздил перед собой кучу трупов по пояс высотой! Их там была сотня против одного, и наконец его повалили… Когда я увидел, что Конан упал, то из последних сил потащился прочь, чувствуя себя так, словно весь мир рассыпался у меня под ногами… Я слышал, как Констанций кричал своим непременно захватить Конана живым… Oн pacпоряжался и все поглаживал усы… с этой своей проклятой улыбочкой, чтоб ему сдохнуть!..

…Знать бы Валерию, как «та самая улыбочка» скривила губы Констанция в данный момент. Он сидел в седле среди своих воинов — кряжистых крючконосых шемитов с иссиня-черными вьющимися бородами. Заходящее солнце играло на остроконечных шлемах и посеребренных чешуйках брони. Примерно в миле за их спинами поднимались среди лугов стены и башни города Хаурана.

У обочины караванной дороги торчал тяжелый деревянный крест, и на кресте висел человек, прибитый громадными железными гвоздями, пронзившими ступни и ладони. Почти обнаженный — ему оставили только набедренную повязку, — он выглядел сущим исполином. Напряженные мышцы резко выделялись на руках и на теле, натягивая кожу, давно продубленную солнцем. От боли по лицу и широкой груди человека стекал пот, но из-под спутанной черной гривы, падавшей на низкий широкий лоб, неукротимым огнем горели синие глаза. Кровь лениво точилась из ран, обтекая шляпки гвоздей…

Констанций, издеваясь, отдал ему воинское приветствие.

— Прошу простить меня, капитан, — сказал он, — за то, что не имею возможности остаться и утешать тебя в последние часы жизни… Кое-какие обязанности призывают меня назад в город. Не могу же я, действительно, заставить томиться в ожидании нашу восхитительную королеву! — И он негромко рассмеялся. — Итак, предоставляю тебя судьбе… и обществу вот этих милашек! — Констанций со значением указал на черные крылатые силуэты, безостановочно кружащие в вышине. — Да, если бы не они, ты со своей звериной силой, пожалуй, мог бы протянуть здесь даже и несколько дней… Вот только не советовал бы я тебе лелеять какие-то надежды на спасение, хоть и оставляю тебя без охраны. Я, знаешь ли, велел объявить во всеуслышание, что всякий, осмелившийся снять твое тело — мертвое или живое — c креста, будет заживо освежеван на городской площади, и с ним все члены его семьи… А мое положение в Хауране успело упрочиться, подобный приказ заменяет целый отряд стражи. Я решил никого не оставлять здесь потому, что в присутствии охраны стервятники не станут к тебе приближаться, а я бы не хотел ничем их стеснять. По этой же причине я велел вывезти тебя так далеко за стены: пустынные трупоеды ближе к городу не подходят… Итак, храбрый капитан, прощай навсегда! Через какой-нибудь час, лежа в объятиях Тарамис, я буду вспоминать о тебе…

При этих словах распятый человек судорожно сжал тяжеленные кулаки, и из пронзенных ладоней заново потекла кровь. Мышцы вздулись железными буграми — Конан, насколько смог, подался вперед и яростно плюнул в Констанция. Воевода ответил невозмутимым смешком, смахнул плевок с нагрудника и повернул коня прочь.

— Припомни меня, когда стервятники начнут с тебя живого сдирать мясо, — глумливо прокричал он напоследок. — Эти мусорщики пустыни — настоящие мастера своего дела! Сколько я видел людей, распятых на крестах, без глаз и ушей, без кожи на черепе, покуда острые клювы добирались до их жизненных органов!..

И, более не оглядываясь, Констанций поскакал в сторону города, сверкая начищенной броней, прямой, стройный и сильный, в окружении коренастых чернобородых подручных. Пыль, поднявшаяся из-под конских копыт на старой дороге, некоторое время висела в воздухе, отмечая их путь…

Наконец распятый остался в полном одиночестве посреди пустынной предзакатной степи. Город Хауран, лежащий в какой-то миле отсюда, с таким же успехом мог бы находиться на другом конце света и в иной эпохе. Стряхивая капли пота, Конан невидяще смотрел на знакомые луга… По сторонам