Читать книгу "Тело Папы - Агостино Паравичини - Бальяни"

Бонифаций VIII с «балдахином» – это одна из трех погибших сцен, наряду с крещением Константина и закладкой Латеранской базилики, которые восходили к иконографической традиции, известной нам по портику Латеранского храма и фрескам в капелле Св. Сильвестра[993]. Жест, которым Бонифаций VIII благословляет толпу, вторит константиновской иконографии: на это указывают и расположение компактных групп в верхнем регистре, и четкое разделение папы со свитой и народа. Горизонтальное завершение балдахина, под которым стоит понтифик, находит параллель в одном из рельефов обелиска Феодосия в Константинополе, с которым Бонифаций VIII и его окружение могли быть знакомы как напрямую, так и изучая древности[994].

На фреске в латеранской лоджии Бонифаций VIII выступал реставратором Латерана, вторым Константином. Узнаваемая фигура конкретного папы воплощала в себе превосходство папства над империей.

Единая и святая

Бюст, который сегодня тоже находится в Ватиканских гротах, видимо, тоже был высечен Арнольфо ди Камбьо, возможно, в связи с Юбилеем[995]. Современник событий Зифрид Бальхаузенский видел его в 1304 году рядом с гробом Бонифация VIII[996]. Еще важнее, чем время и место, то, что это первый скульптурный портрет живого папы, идентифицируемый и засвидетельствованный письменно, который был поставлен в церкви[997]. Это также первое скульптурное изображение понтифика, благословляющего правой рукой, а в левой держащего ключи[998]. Кроме того, это первое изображение папы в тройной тиаре и первое скульптурное изображение живого папы, поставленное рядом с его могилой. Наконец, этот бюст стилистически удивительно похож на бронзовую сидящую статую св. Петра в Ватиканской базилике[999].

Есть еще один уникальный момент: никогда еще тиара не изображалась такой высокой: в локоть. Ее круглая форма символизирует макрокосмос, поскольку сфера – совершенная фигура, локоть – мера Ноева ковчега[1000]. В булле Unam Sanctam Ноев ковчег – прообраз Церкви[1001]. Как Ной правит им, так правит и папа Церковью, «единой и святой». Этот аргумент Бонифаций VIII использует и в письме 9 октября 1299 года, вспоминая о прощении, дарованном семейству Колонна[1002]. «Святую единую Церковь» он видит воплощенной в папстве, «более того, в себе самом»[1003]. Таким образом, в жестах, атрибутах и символике (благословение, ключи, тиара) ватиканский бюст на самом деле представляет собой из ряда вон выходящий памятник «производства собственной памяти», «живое изображение», не имеющее прецедентов в истории саморепрезентации средневекового папства[1004].

Юрисдикция и единство

В начале октября 1290 года кардиналы-легаты Бенедетто Каэтани и Джерардо Бьянки прибыли в Реймс, чтобы разрешить давний конфликт между канониками и архиепископом, слуг которого обвиняли в том, что они присвоили земли и дома соборного капитула и разрушили ограждение принадлежавшего ему сада. Каноники отреагировали тем, что приостановили игру органа в соборе и перестали участвовать в богослужении. Первого октября был праздник св. Ремигия, небесного покровителя города, и очевидно, что такой радикальный отказ, cessatio a divinis, навязанный и соборному клиру, произвел сильное впечатление[1005]. Однако кардиналам удалось приостановить «забастовку» в связи с их торжественным прибытием в город и на все время их пребывания в Реймсе, вплоть до разрешения ситуации. Ровно через два месяца, как и обещали, кардиналы опубликовали свое решение в аббатстве Сен-Клу, у парижской заставы[1006]. В конце этого документа дополнительное условие обязывало обе стороны, архиепископа и каноников, заказать серебряные статуэтки двух кардиналов: кардинала-епископа (Бьянки был епископом Сабины) и кардинала-дьякона (Каэтани был дьяконом Сан Никола ин Карчере Туллиано). Чтобы отличить одного от другого, следовало изобразить разные литургические облачения: казула и папские инсигнии указывали на епископа, далматика – на кардинала-дьякона. Оба должны были быть в митре, потому что в XIII веке утвердилась традиция, что все кардиналы имели право на митру, независимо от принадлежности к одному из трех чинов. Наконец, чтобы не оставалось сомнений, кто есть кто, на статуэтках следовало указать имена кардиналов: Gerardus episcopus Sabinensis, Benedictus Sancti Nicolai in Carcere Tulliano diaconus cardinalis. На каждую предписывалось потратить не менее 500 туринских лир и выставлять потом на главный алтарь во время всех больших праздников. Ни архиепископ, ни каноники не имели права их продать или одалживать. Источники не указывают, были ли эти изображения действительно созданы.