Читать книгу "Советская литература: мифы и соблазны - Дмитрий Быков"

«Теперь, – ты думаешь, – жизнь будет длинной!Спокойной будет старости пора».И вдруг у ног твоих взорвется мина,Саперами забытая вчера.

В него ударила не мина, его убили уголовники. А ведь кедринские военные стихи из числа лучших.

Я бродил бы тридцать лет по свету,А к тебе вернулся б умирать,Потому что в детстве песню эту,Знать, и надо мной певала мать![81]

Или вот это:

Эти гордые лбы винчианских мадоннЯ встречал не однажды у русских крестьянок,У рязанских молодок, согбенных трудом,На току молотивших снопы спозаранок[82].

В поэзии Кедрина зазвучала классическая русская нота. Но, видимо, не судьба ему была эту преемственность поддерживать. Но вот в стихотворении «Остров „Н“» балтийского поэта Юрия Инге, погибшего в 1941 году тридцати шести лет от роду, слышны интонации Николая Гумилева:

Словно птица над островами,Гордо реет багровый флаг,И могуч укрепленный намиПрибалтийский архипелаг.

Это грозные цитаделиНеприступных советских вод,Здесь сегодня бои кипели,Задыхаясь, строчил пулемет.

Не прорваться к заливам нашим,Не пробиться на материк,Грозен залп корабельных башен,И остер краснофлотский штык.

И глядят на врага суровоАмбразуры бетонных стен, —Что ж, пускай попытаются сноваВзять атакою остров «Н».

Натыкаясь во тьме на скалы,С каждым часом бандиты злей.Это место кладбищем сталоПротараненных кораблей.

Снова мертвая зыбь диверсийИ воздушных боев пора,Бьют без промаха, прямо в сердце,Краснофлотские снайпера.

И когда говорят орудьяИ дрожат голоса сирен,На защиту покоя грудьюПодымается остров «Н».

В клочьях пены, огня и дымаТонет трижды отбитый враг.Славный остров стоит нерушимо,Гордо реет багровый флаг.

Сравним с «Наступлением» Гумилева:

Та страна, что могла быть раем,Стала логовищем огня,Мы четвертый день наступаем,Мы не ели четыре дня.

И так сладко рядить Победу,Словно девушку, в жемчуга,Проходя по дымному следуОтступающего врага.

Расстрелянный, забытый, не перепечатываемый, размножающийся в списках Гумилев вместе со всеми встает на защиту Родины. Гумилев и есть главный русский военный лирик, у которого сочетаются самурайские доблести в их православном варианте и гордая мысль о том, что никогда больше не будет ничего прежнего.

Вадим Сергеевич Шефнер большинством не воспринимается как военный поэт. Стихи Шефнера всегда подчеркнуто мирные, самоироничные. Но одно из лучших военных стихотворений в русской лирике – «Лилия» – принадлежит его перу и написано сразу после войны, а опубликовано 1969-м:

Водяная лилия цвететНа краю озерного протока.Ничего не помнит и не ждет,Счастлива она и одинока.Не задень веслом ее, не тронь,Не тянись к ней жадными руками,Может, завтра полыхнет огоньНад ее живыми лепестками.Связанный с ней тайною судьбой,В трудные и горькие мгновеньяВсе цветы, что сорваны тобой,Позабудешь ты без сожаленья.В миг, когда смертельна тишина,В миг, когда кончаются патроны,Вспомнится тебе она одна —Лилия, которой ты не тронул.

Символика вполне понятная: лилия – символ женщины, символ или утраченной, или так и не случившейся любви. Но важно здесь другое. Это стихотворение содержит определенную скрытую полемику с симоновской «Родиной» 1941 года:

Но в час, когда последняя гранатаУже занесена в твоей рукеИ в краткий миг припомнить разом надоВсё, что у нас осталось вдалеке,

Ты вспоминаешь не страну большую,Какую ты изъездил и узнал,Ты вспоминаешь родину – такую,Какой ее ты в детстве увидал.

Клочок земли, припавший к трем березам,Далекую дорогу за леском,Речонку со скрипучим перевозом,Песчаный берег с низким ивняком.

Да, можно выжить в зной, в грозу, в морозы,Да, можно голодать и холодать,Идти на смерть… Но эти три березыПри жизни никому нельзя отдать.

Шефнер утончает Симонова. Три березы уже стали штампом – лилия, которой ты не тронул, зло, которого ты не совершил, может вспомниться в последнюю минуту.

Что остается от поколения, которое выбито? Остается зло, которое не совершено. Остается подвиг, который совершен без награды. Остается абсолютно интуитивное, чистое, детское желание не умножать зла. Это детское, которое проглянуло в последний момент, это, может быть, и есть какое-то спасение и оправдание всего. Это сформулировать очень трудно. У Шефнера это получилось.

Единственным оправданием всякой войны, единственно ценным, что от нее остается, будет это поколение самураев, этой самурайской этики. Самурай, который перед смертью пишет хокку – стихотворение, в котором заключен иероглиф его жизни, – это великий символ. И то, что осталось от Советского Союза, это и есть хокку наших военных самураев – безусловно, лучшее, что было в войне, а может быть, лучшее, что было в нашей истории.

Иосиф Бродский и Евгений Евтушенко

«Если Бродский против, я – за»

В истории современной русской литературы случился один удивительный парадокс. 75-летие Иосифа Бродского, которого к тому времени уже двадцать лет как не было среди живых, широко отмечалось и в Америке, и на родине. И тут выявилась совершенно поразительная вещь. Вдруг оказалось, что Бродский, в свое время вытесненный из России, так и не простивший ее руководство за то, что оно не позволило ему попрощаться с родителями, так и не приехавший на родину, является главным поэтом «русского мира». И это случилось не только потому, что он написал стихотворение «На независимость Украины» (1991), которое не решился опубликовать, но решился публично прочитать. Это случилось даже не потому, что он был автором стихотворения «На смерть Жукова» (1974), которое, как совершенно справедливо замечает критик Никита Елисеев, вполне могло быть напечатано если не в доперестроечной, то в постперестроечной «Правде». И даже не потому, что он написал стихотворение «Мой народ» (1965).