Читать книгу "Повседневная жизнь Москвы в Сталинскую эпоху. 1930-1940 года - Георгий Андреевский"

Как-то, в октябре 1945-го, на «малину» к Клавке завалились приятели Седого: Воронин и Голубев по кличке «Чепа». Они очень смеялись и рассказали, как только что, взломав дверь, залетели в квартиру на Электрозаводской улице. Находившийся в квартире мужик хотел зарубить их топором, но «Чепа» выстрелил и убил его. Потом, когда они бежали по улице, за ними бежала баба и что-то кричала. «Чепа» выстрелил и в нее. Компанию, сидевшую за столом, этот рассказ тоже развеселил. Никому и в голову не пришло, что какие-нибудь двадцать минут назад в одной московской семье произошла трагедия. Был убит муж и тяжело ранена в голову его жена. Жертвами бандитов стали Александр Иванович и Елизавета Григорьевна Кушкий, а убивший их ни с того ни с сего «Чепа» теперь пил водку в блатной компании и выковыривал вилкой патроны из барабана своего нагана.

В тот вечер Седой тоже решил повеселить своих дружков и для этого стал вспоминать о том, как месяц тому назад он с Колюськой в дупель пьяные тоже налетели на одну квартирку, только не на Электрозаводской улице, а в Китайском (ныне Китайгородском) проезде. Квартира находилась на втором этаже барака. Когда они постучали, им сразу открыла дверь какая-то молодая баба. Она, наверное, подумала, что пришел муж. А они наставили на нее пистолеты, и Колюська заплетающимся языком пробурчал: «Молчи, сука, а то вые… м!» Когда зашли в комнату, то он, Седой, сказал бабе: «Дай денег!» Та открыла сумку, Колюська взял из нее четыреста рублей и хлебные карточки, а он стал шарить в комоде. Потом, заметив на вешалке мужскую кожанку, сказал: «Мировая кожанка!» – и накинул ее себе на плечи. И вот тут, когда они собрались уходить, заревел маленький ребенок лет трех, наверное, который до этого спал. Колюська подскочил к нему, зажал рукой рот, приставил пистолет к виску и заорал: «Молчи, сука!», а он, Седой, добавил: «Стреляй его, чтоб не орал!»

Эта сцена из рассказа Седого больше всего насмешила компанию. Малышка-цыганок аж по полу катался. Колюська же только криво улыбался и вытирал о скатерть испачканные селедкой руки.

Седой же невозмутимо продолжал, изредка поглядывая на своего напарника. Оказалось, что тот, когда баба попыталась забрать у него ребенка, дал ей по носу так, что у нее пошла кровь, а он, Седой, стоял рядом и приговаривал: «Бей ее!», но Колюська бить бабу не стал, а наставил на нее пистолет и приставил к животу кинжал. Тогда, чтобы напугать бабу еще больше, он, Седой, указал ей на желобок в середине лезвия и сказал: «По нему кровь стекает». Баба замолчала и вся аж затряслась от страха. Убедившись, что баба испугалась, он вышел в коридор посмотреть, нет ли там чего стоящего, а Колюська в этот момент уронил кинжал и нагнулся, чтобы его поднять. Не прошло и секунды, как он кубарем вылетел вслед за ним в коридор, а дверь в комнату захлопнулась. Стало темно. Поняв, что хитрая баба вытолкала его друга в коридор, он стал кричать: «Обманула, сука!», но было уже поздно, дверь в комнату оказалась запертой.

Когда Седой дошел до этого места, покатывался от смеха не только Малышка-цыганок. Клавка, так та просто описалась, а ее подруга, Алка Голикова, немолодая пьяная баба, хоть сама и не смеялась, но все время бубнила себе под нос: «Кончай, Седой, б… буду, ус… можно, ну ты человек или милиционер, кончай смешить». Колюська тоже не смеялся, а матерился себе под нос и вяло от чего-то отмахивался, как от назойливой мухи.

Из дальнейшего рассказа, которого от смеха почти никто не слушал, следовало, что Седой и Колюська выскочили из квартиры во двор и стали палить по ее окнам из своих револьверов. В это время открылось окно другой квартиры, и какая-то тетка завопила: «Воры! Воры!» Кричала тетка недолго, так как грубый мужской голос ее оборвал. «Закрой окно, сука, я тебе дам воры!» – прохрипел он, после чего окно сразу закрылось.

Сил смеяться больше ни у кого не было. Клавка снимала мокрые трусы, Колюська совсем сполз под стол, и только Седой, довольный собой, пил водку и изредка пинал ногой лежащего под столом Колюську.

Если не считать разбитого носа потерпевшей Борисовой и слез ее дочери, все в истории Седого обошлось благополучно. Но история эта могла закончиться и трагически. Одна из пуль, выпущенных с улицы из бандитского пистолета, пробила стену дома и прошла в двух сантиметрах от головы ребенка, стоявшего в своей кроватке.

А вообще-то налеты на квартиры с сентября 1945 года банда стала совершать редко. Еще в августе кто-то сказал, что сейчас за личное дают больше, чем за государственное. Тогда и решили перейти на государственное. К тому же на квартирах брать-то было нечего. Бедно жил народ.

И вот банда Букварева, состав которой все увеличивался, осенью 1945 года стала грабить ателье и склады. В обвинительном заключении, утвержденном прокурором Москвы Васильевым, о ее деятельности было сказано, в частности, следующее: «В августе – октябре 1945 года на территории Сокольнического, Молотовского и Сталинского районов был зарегистрирован целый ряд случаев дерзкого вооруженного ограбления ателье и частных квартир… Принятыми мерами розыска бандитская группа была ликвидирована. 26 ноября задержан Букварев».

Перед задержанием Букварев жил у Константиновой Фроси, в квартире 4 дома 2/5 по улице Вельяминова. Работала Константинова машинисткой в Наркомате минометного вооружения. С Букваревым, он тогда назвался Филатовым, познакомила Фросю ее соседка по квартире Степанида Афанасьевна Комиссарова. Сын Комиссаровой сидел за кражи в тюрьме, а дочь, Валентина, работала секретарем судебного заседания шестого участка Сокольнического районного народного суда. К этим Комиссаровым постоянно ходили какие-то парни. Однажды Валентина рассказала Константиновой о том, что все эти парни – преступники, что они «ходят на работу», то есть на кражи, а она таскает им из суда вещественные доказательства, ну там ножи всякие, финки, ломики и пр.

После того как Степанида попросила Фросю пустить Седого к себе переночевать, Седой стал у Фроси жить. Он редко выходил на улицу, говорил, что его ищут, а если поймают, то расстреляют, но он лучше застрелится, чем дастся милиционерам живым.

Букварев свое положение понимал правильно. Уж больно много «дел» натворил он со своей бандой. Мало того что награбили всего на десятки тысяч по государственным и на сотни по коммерческим ценам, так еще при ограблении ателье на Малой Семеновской улице он, Седой, застрелил лейтенанта Талдыкина.

А дело было так. Талдыкин Алексей Дмитриевич, командир автовзвода автороты восстановительно-строительного полка пограничных войск НКВД, в тот вечер, 16 сентября 1945 года, провожал домой любимую девушку по фамилии Сидорова. Они долго не могли расстаться, сидели на террасе ее дома, целовались. Часа в два ночи заметили, как по двору, крадучись, идут четыре парня, освещая себе путь карманным фонариком. Потом послышался стук, и они поняли, что возле склада, о существовании которого и Сидорова и Талдыкин знали, орудует компания грабителей. Талдыкин достал револьвер и побежал к складу. Послышались выстрелы. Грабители убежали, а Алексей остался лежать на земле. Через пятнадцать-двадцать минут он умер. Было ему двадцать пять лет. Около трупа Талдыкина нашли два патрона от пистолета «ТТ», на одном из которых была осечка, а на террасе – книгу «Моя милиция», которую, как оказалось, читал убитый. В характеристике Талдыкина, составленной по всем стандартам того времени незадолго до его гибели, было сказано следующее: «… В войсках НКВД с 1939 года. Партии Ленина-Сталина и Социалистической Родине предан. Политически развит. Морально устойчив. Военную тайну хранить умеет. Программу по марксистско-ленинской подготовке усваивает хорошо. Принимает активное участие в общественно-политической жизни части. Правильно нацеливает актив на выполнение поставленных задач. Проявляет заботу о подчиненных. Специальная подготовка хорошая. Над повышением своих знаний и навыков работает. Взвод в строевом отношении сколочен недостаточно. Волевыми качествами обладает. Энергичный, требовательный к себе и подчиненным. Лично дисциплинирован. Физически здоров».