Читать книгу "Повседневная жизнь русского кабака от Ивана Грозного до Бориса Ельцина - Елена Никулина"

«Веселей стало жить»

«Большой скачок» с его стройками-гигантами требовал все больше средств и нарушил налаженную было к середине 20-х годов финансовую систему. Конвертируемый рубль ушел в прошлое, но правительство с началом «великого перелома» стремилось любой ценой обеспечить форсированное развитие тяжелой промышленности. По официальным данным, в 1928— 1933 годах затраты на нее примерно на 45 процентов превысили намеченные. Необходимы были дополнительные миллиарды рублей, тем более что внутрипромышленные накопления оказались намного меньше запланированных: с 1931 года промышленность стала нерентабельной и оставалась таковой до конца 30-х годов.

Сталинское руководство не остановилось даже перед угрозой массового голода в хлебородных районах для «выкачивания» зерна на экспорт из новообразованных колхозов и совхозов. Необходимо было мобилизовать и прочие резервы. При таком подходе государственная монополия на спиртное стала необходимым рычагом увеличения государственных доходов. В высшем эшелоне руководства колебаний и на этот счет не было — с оппозицией к началу 30-х годов было покончено.

Антиалкогольная риторика еще звучала. Но Сталин уже в сентябре 1930 года предписывал В. М. Молотову только что назначенному председателем Совнаркома вместо обвиненного в «правом уклоне» Рыкова: «Нужно, по-моему, увеличить (елико возможно) производство водки. Нужно отбросить ложный стыд и прямо, открыто пойти на максимальное увеличение производства водки на предмет обеспечения действительной и серьезной обороны страны. … Имей в виду, что серьезное развитие гражданской авиации тоже потребует уйму денег, для чего опять же придется апеллировать к водке»{64}. После таких — разумеется, секретных — решений любые попытки развития трезвенного движения были обречены, тем более что за ним было немало действительных грехов.

Первые же шаги форсированного переустройства экономики привели к серьезным трудностям в снабжении продовольствием. Выходом стало введение в 1928 году для горожан карточек на основные продукты при одновременном повышении цен на прочие товары и расширении коммерческой торговли (килограмм черного хлеба стоил по карточкам 12 копеек, а в свободной продаже — 2,5 рубля). Другим источником бюджетных поступлений стала работа печатного станка: объем денежной массы увеличился за пять лет (с 1928 по 1933 год) в пять раз.

Спиртное не вошло в число распределяемых по карточкам товаров, но с июня 1932 года по постановлению Государственного комитета цен при Совете труда и обороны в продажу поступила пшеничная водка, стоившая в полтора раза дороже прежней{65}. Рост цен на продовольствие продолжался и впоследствии: в 1940 году они были в 6—7 раз выше, чем в 1928-м, и «съедали» все увеличения зарплаты, которая и так была невысокой.

Вот как выглядели в 1937 году цены на продукты, которые можно было добыть после стояния в очередях: килограмм пшеничной муки стоил 4 рубля 60 копеек, лущеного гороха — 3 рубля 60 копеек, гречки — 1 рубль 82 копейки, мятных пряников — 5 рублей 75 копеек, повидла — 4 рубля 30 копеек, кофе — 10 рублей 90 копеек; кусок хозяйственного мыла — 2 рубля 27 копеек; банка сардин — 4 рубля 75 копеек, кеты натуральной — 3 рубля 50 копеек. Поллитровая бутылка вина стоила около 4 рублей, бутылка в 0,75 литра — около 7 рублей; стоимость старых коллекционных вин доходила до 250—300 рублей. После тарификации, проведенной в начале 1930 года, наиболее распространенной у рабочих была зарплата в 60—90 рублей в месяц. Только что приехавшие из деревни чернорабочие получали 30—50 рублей, высокооплачиваемые и квалифицированные — около 180 рублей. Постановление Совнаркома СССР от 1 ноября 1937 года «О повышении заработной платы низкооплачиваемым рабочим и служащим фабрично-заводской промышленности и транспорта» предусматривало такое увеличение зарплаты этим категориям работников, при котором при повременной оплате тарифная ставка вместе с надбавкой составляла не ниже 115 рублей в месяц, а при сдельной — не ниже 110 рублей. Цены же на водку выросли с 11 рублей за литр в 1938 году до 21 рубля 20 копеек в 1941-м{66}.

В этих условиях она становилась универсальным средством для пополнения казны. «5 миллиардов мы имеем доходу от водки — или 17 % всех доходных поступлений. Давно мы простую водку назвали "пшеничной" и давно вы вместо написанных 40° пьете 38°», — разъяснял в 1932 году в узком кругу суть «новой линии» в питейном вопросе высокопоставленный чиновник Наркомата финансов{67}. А в знаменитом Елисеевском гастрономе рядовой москвич летом 1930 году видел безрадостную картину: «В отделе рыбном до недавнего времени торговали папиросами; теперь — пусто. В большом отделе фруктов — теперь "весенний базар цветов". В отделе кондитерском — детские игрушки и изредка немного сквернейших конфет. В парфюмерном — одеколон, но нет мыла. Торгует один винный, ибо в колбасном изредка жареная птица по 6 руб. за кило. И только в задней комнате торгуют по карточкам хлебом, сахаром, когда он есть»{68}.

В деревне наступил настоящий голод. Хлеб из колхозов выгребался в качестве обязательных поставок, а промышленные товары не поступали, так как государственная система снабжения была ориентирована на обеспечение прежде всего тех социальных групп, которые прямо поддерживали режим и обеспечивали успех индустриализации. В ответ на пустые полки сельских магазинов появились листовки. В одной из них, написанной «под народную поэзию», крестьянин жаловался:

Ты устань-проснись, Владимир, встань-проснись, Ильич. Посмотри-ка на невзгоду, какова лежит, Какова легла на шею крестьянина-середняка… В кооперации товару совершенно нет для нас. Кроме спичек и бумаги, табаку, конфект, Нет ни сахару, ни масла; нет ни ситца, ни сукна, Загрузила всю Россию водочка одна{69}.

В провинции порой и водки-то не хватало. Выездная комиссия Наркомснаба во главе с А. И. Микояном весной 1932 года оценила положение с продовольствием в Мурманске как «очень плохое»; в числе прочего жители жаловались на редкий (раз в десять дней) подвоз спиртного, что приводило к давкам и дракам у магазинов, оканчивавшимся десятками раненых. Бесперебойно торговали водкой лишь в закрытых распределителях для «ответработников» и Торгсинах, где отоваривались «сдатчики» драгоценных металлов и произведений искусства{70}. Кроме магазинов, существовали и торгсины-рестораны — «Метрополь», «Савой». Иностранцы там платили валютой; советский же гражданин мог принести, например, золотые часы, сдать их в кассу по весу и «проесть» их стоимость согласно официальному курсу.

В конце концов, водки хватило — дефицитом она не стала. Но «великий перелом» создал не только советскую винно-ликероводочную индустрию, но и нового советского «питуха». Окончательная отмена частной собственности, уничтожение «эксплуататоров» и «контрреволюционеров» (предпринимателей, духовенства, казачества, офицерства, дворянства, купечества) разрушали прежнюю социальную структуру. Численность рабочих выросла с 9 миллионов человек в 1928 году до 23 миллионов в 1940-м; число специалистов — с 500 тысяч до 2,5 миллиона, то есть появились массовые профессии индустриальных работников современного типа. Урбанизация увеличила население городов почти в два раза (с 18 до 32 процентов) за счет выходцев из деревни, где в ходе коллективизации миллионы крестьян были в буквальном смысле выбиты из привычного уклада жизни.