Читать книгу "1917. Разгадка «русской» революции - Николай Стариков"

Отчаяние охватило Вильгельма II. Вынужденный послушаться сэра Грея и объявить войну России, он, разумеется, надеялся, что конфликт этим ограничится, а теперь Лондон снова лавирует и не хочет брать на себя обязательств, что Франция не ударит в спину германской армии. Во Франции полным ходом идет мобилизация, в полную готовность приведены морские и сухопутные силы. У кайзера остается только один выход — обратиться к самим французам.

Запрос, сохранят ли в Париже нейтралитет, немцы направили еще 31 (18) июля. Совсем недавно, в апреле, на выборах в парламент во Франции случайно победили пацифисты. Новый премьер Вивиани тоже сторонник мира, он желает избежать войны. Не беда, что тем самым он предает своих русских союзников. Наплевать, что президент Пуанкаре-«Война» обещал в Петербурге совсем другое. Неважно, что сам Вивиани был вместе с ним в гостях у русского монарха.[496] Во Франции демократия, а потому мнение премьера совсем необязательно совпадает с точкой зрения президента. Это очень удобно, когда левая рука не отвечает за правую. Одним словом, играют уважаемые французские лидеры в «доброго и злого следователя». Но одними разговорами не ограничиваются: не давая ответа на вопрос немцев о своем поведении в складывающейся ситуации, Франция 31 (18) июля отводит свои войска на десять километров от границы «в доказательство миролюбия Франции и во избежание случайных инцидентов и провокаций».[497]

Немцам намекают: не бойтесь и смело объявляйте войну русским.

Глядя, как французы отводят войска, германское руководство и вправду думает, что Англия и Франция не будут вмешиваться в конфликт, и неожиданно для всех объявляет войну России. На следующий день, уже после объявления немцами войны России, Франция продолжает свою подлую игру. Задача теперь у французов похожа на английскую: поддерживать у немцев уверенность в своем невмешательстве, не давая документальных подтверждений этого, которые могли бы стать известны русским, и сорвать всю игру.[498] Поэтому на германский запрос ответ дается весьма уклончивый: «Франция поступит так, как требуют ее интересы». Понимай как хочешь. Важно отметить, что такой странный, двусмысленный ответ давался немцам ДО объявления ими войны России и служил все той же цели — создать у кайзера иллюзию, что воевать ему придется с одной только Россией. Не говоря ни да ни нет, косвенные свидетельства «миролюбия» Франции давались немцам в избытке.

Французы подписали приказ о мобилизации 31 (18) июля, обозначив ее первым днем 1 августа. «Одновременно было подтверждено решение о десятикилометровом отводе войск… По приказу президента Республики ни одна часть, ни один патруль, ни одно подразделение, ни один солдат не должны заходить восточнее указанной линии. Любой нарушивший этот приказ подлежит военно-полевому суду».[499]

Задайте себе вопрос: зачем Франция совершала такие поступки? По русско-французскому договору Франция была обязана делать прямо противоположное: «если Россия подвергнется нападению со стороны Германии или Австрии при поддержке Германии, Франция использует все имеющиеся у нее силы для выступления против Германии». Как только Германия или Австрия объявят мобилизацию, «Франция и Россия, считая, что предварительного заключения соглашения по этому вопросу не требуется, немедленно и одновременно мобилизуют все свои вооруженные силы и перебрасывают их как можно ближе к границам… Эти силы должны со всей возможной скоростью развернуть полные боевые действия с тем, чтобы Германии пришлось сражаться сразу на западе и на востоке».[500]

Каким же образом Париж мог не выполнить статьи франко-русского союза, ОДНОЗНАЧНО требовавшие в случае нападения Германии на Россию объявить ей войну? Как Франция могла сохранить честь, не соблюдая договор?

Это весьма тонкий момент. Дело в том, что франко-русский договор был секретным. Его впервые опубликуют большевики сразу после своего прихода к власти, наряду с другими секретными дипломатическими документами. На начало августа 1914 года франко-русский договор не был нигде опубликован, но был подписан и ратифицирован правительствами России и Франции. Согласно закону Французской республики, для объявления войны требовалось согласие парламента, который о статьях этого документа якобы ничего не знал. Если парламент согласия не даст — войну Германии никак не объявить. Об этом можно прочитать у Барбары Такман в книге «Первый блицкриг. Август 1914»:

«Условия казались совершенно определенными. Но, обеспокоенно спрашивал Извольский[501], признает ли их французский парламент? В России власть была абсолютной, поэтому Франция „могла быть уверена в нас“, однако „во Франции правительство бессильно без парламента, который незнаком с текстом договора 1892 года… Какие есть гарантии, что парламент поддержит инициативу правительства?“»[502]

Вот так благодаря парламенту Франции можно было красиво выйти из ситуации и оставить войну только для России и Германии. О том, что германскому руководству делались весьма прозрачные намеки на возможность такого поведения Парижа, мы можем совершенно открыто прочитать у той же Барбары Такман. Напомню, что автор получила престижную премию. Возможно, потому, что всю дорогу упрекает немцев в агрессивности и полностью возлагает на них вину за развязывание Первой мировой войны. То есть в склонности к «теории заговора» или антипатии к Франции или Великобритании ее заподозрить весьма сложно. Тем ценнее ее свидетельство, которое, кстати, никто и никогда не опровергал.

«К Бетману[503] пришел один из его коллег и стал упрашивать сделать все возможное, чтобы Германия избежала войны на два фронта. Достичь этого он предложил следующим образом. В течение многих лет обсуждалась идея предоставления автономии Эльзасу как федеральному государству в рамках Германской империи. Если бы такое предложение было принято эльзасцами, Франция не имела бы оснований начать военные действия для возвращения утерянной провинции. Совсем недавно — 16 июля — Французский социалистический конгресс высказался в пользу подобного решения вопроса об Эльзасе. Однако германская военщина продолжала настаивать на сохранении гарнизонов в этой провинции, ее политические права ограничивались „военной необходимостью“. Немцы предоставили ей конституцию лишь в 1911 году, а вопрос об автономии так и остался нерешенным. Коллега Бетмана настаивал на срочном, публичном и официальном предложении проведения конференции по Эльзасу. Конференцию удалось бы затянуть, однако даже ее безрезультатность лишила бы Францию моральных предпосылок для начала военных действий, по крайней мере на период рассмотрения такого предложения. Германия, выиграв время, бросила бы все силы против России. На Западе сохранилось бы стабильное положение, и Англия не вступила бы в борьбу».[504]