Читать книгу "Цена крови - Патриция Брейсвелл"

Эмма сидела на одеяле с Годивой на коленях; Уаймарк была рядом с ней, а неподалеку расположилось еще несколько женщин из ее окружения. Когда ее дочь подняла вверх свою маленькую ручку, приглашая к их любимой игре, Эмма весело рассмеялась и послушно хлопнула по ней. Затем она стала делать вид, что собирается откусить крошечные пальчики, вызывая этим восторженный визг Годивы. Но в следующий момент Годива уже придумала новую игру: она заковыляла прочь от матери, чтобы набрать в ладошки золотистых и красновато-коричневых листьев и раздать их женщинам Эммы.

Глядя, как ее двухлетняя дочь уверенно шагает и отдает каждых листик так, будто это послание большой важности, Эмма вспомнила значение имени Годива – «дар Божий». Это словно было напоминанием, что матери нельзя крепко цепляться за своих детей, поскольку то, что Бог дал, Он мог очень быстро и отобрать. Такова была схема жизни, и она уже успела испытать всю ее горечь, когда у нее отняли Эдварда. Помня об этом, она постоянно хотела прижать Годиву к своей груди и не подпускать к ней и близко ни время, ни жестокий окружающий мир, ни самого Бога.

Ее внимание привлекло какое-то оживленное движение у ворот, а затем она увидела приближающегося элдормена Эльфрика и, вскочив на ноги, поторопилась ему навстречу. Кое-кто из сопровождавших ее женщин тоже вскочил, чтобы следовать за ней, но она остановила их жестом руки, и они тут же опустились на свои места, как горсть подброшенных осенних листьев.

– Какие вести вы привезли нам из Кентербери? – сразу же спросила она. С нетерпением ожидая, что он ей скажет, – что бы это ни было, – она отвела его к скамье в саду и села рядом с ним.

– Вести эти тягостные, миледи, – сказал он, беря своей большой рукой ее хрупкую ладонь. – Идрик и епископ в данный момент докладывают королю, а меня отпустили, чтобы я рассказал обо всем вам.

Он взял паузу, а она вся сжалась под действием десятка разных страхов, охвативших ее. Внутренне содрогаясь, она ожидала, что он сейчас скажет ей, что архиепископ Эльфех мертв или же смертельно болен.

Но взгляд Эльфрика был прикован к маленькой Годиве, и Эмма догадалась, что сейчас он думает о своей внучке Хильде, чья смерть от рук датчан была еще свежей раной в его сердце. Не желая торопить его, она с растущей тревогой изучала его лицо, отмечая все перемены, которые оставило на нем большое горе.

Ей никогда точно не было известно, сколько ему лет, она лишь знала, что он был одним из старейших советников короля. Но за последние несколько месяцев, прошедших после гибели Хильды, страдания, похоже, иссушили его тело. Его лицо сильно похудело, и теперь кожа глубокими складками висела у него под глазами. Волосы и борода, которые еще совсем недавно были красивого стального цвета, стали совершенно белыми.

В конце концов ее нетерпение услышать, какие именно плохие новости он привез, заставило ее прервать молчание.

– Так значит, Эльфех мертв? – Она внимательно следила за его лицом, боясь ответа, который могла услышать.

Он вздрогнул – ее слова, казалось, вывели его из забытья.

– Нет, он жив, хотя многие в Кентербери были убиты или замучены. – Он сокрушенно покачал головой. – Город и собор лежат в руинах, и я даже сомневаюсь, что мы когда-либо узнаем точно, сколько там погибло людей. Однако архиепископ – слишком ценная фигура, чтобы его убивать; по крайней мере, пока наши враги рассчитывают получить за него выкуп. Они требуют три тысячи фунтов за одного только Эльфеха, хотя за других заложников также назначена своя цена. Когда датчане покинут Кентербери, там, вероятнее всего, вообще не останется ничего ценного.

– И все это из-за того, что они обвинили Эльфеха в смерти Хемминга?

Эльфрик кивнул:

– Они утверждают, что Эльфех отравил его, когда они сидели за одним столом. Архиепископ, конечно, все отрицает, настаивая на своей невиновности, однако они ему не верят, – по крайней мере, говорят, что не верят.

– Тем не менее они должны отпустить его, когда будет заплачен выкуп, – сказала она. – Что уже сделано, чтобы собрать его? Я внесу свой вклад. У меня есть свои драгоценности, которые могли бы помочь удовлетворить требования датчан.

Он растроганно сжал ей руку.

– Выкуп не заплатят, – сказал он. – Эльфех запретил это делать.

Она ошеломленно уставилась на него.

– Он не может запретить делать это, – запротестовала она. – Он должен быть освобожден. Он необходим королевству. Боже правый, он необходим королю!

– Эмма, он ведь архиепископ Кентерберийский, так что он может запретить выплату любого выкупа.

– Но почему? Это просто немыслимо! Кто-то должен поговорить с ним и…

– Я уже делал это. Пытался урезонить его, но он решительно настроен не выполнять требований датчан. Он настаивает на том, что, если мы заплатим выкуп, это будет равноценно признанию его вины в смерти Хемминга. И он не может этого допустить. Что же касается цены за его голову, он говорит, что Кентербери уже платил, и не один раз. И он не будет просить людей вновь идти на жертвы.

– Но если выкуп заплатят другие, а не жители Кентербери? Или если король задержит последнюю часть дани, пока они не освободят Эльфеха?..

– Если король сделает это, датчане ударят по другому городу, затем по третьему, и этому не будет конца. Этельред не может вмешиваться в этот вопрос! Это касается только архиепископа и датчан, разве вы не понимаете? По правде говоря, – тут он снова тяжело вздохнул, – мне кажется, что Эльфех не хочет, чтобы его освободили.

И опять его слова поразили и озадачили ее.

– Это он вам сказал?

– В каком-то смысле да. Миледи, я знаю Эльфеха, а вы знаете, что он во всем видит руку Господа. В своем пленении он видит возможность донести до вражеской армии слово Божье или даже выторговать продолжительный мир с ними. Он сам хочет этого, Эмма. Это его выбор.

Она была ошеломлена. Да, она понимала, что Эльфех способен в этой ситуации договориться с датчанами. И могла допустить, что король позволит это, потому что у него нет другого выбора.

Но пока Эльфех проповедует перед их врагами, тем самым он лишает короля своего мудрого совета на это время. Высокая цена, и ради чего? Что, если усилия Эльфеха найти общий язык с датчанами окажутся напрасными? Что, если они вновь проявят свой жестокий нрав в последующие месяцы, пока не будет полностью выплачен гафол? Что бы там ни говорили датчане, их нападение на Кентербери означало нарушение перемирия, которое они заключили с Этельредом.

– А какие у нас гарантии, что они опять не нарушат мир?

– Никаких, – ответил Эльфрик. Он взял ее за руки и посмотрел в глаза с выражением такой любви и тревоги за нее, что у нее навернулись слезы. – Именно поэтому я хотел бы обсудить с вами один вопрос, который занимает мои мысли уже много недель.

– Милорд, – сказала она, – мы с вами старые друзья. И вы знаете, что можете говорить со мной о чем угодно, и я всегда вас выслушаю. – Она подумала, что дело, видимо, касается короля, и надеялась, что Эльфрик может дать ей какой-то мудрый совет.