Читать книгу "Пока ненависть не разлучила нас - Тьерри Коэн"

Бессмысленно говорить им, что они переступили грань и оказались в империи зла. Имамы-фундаменталисты, приехавшие из глубинок отсталых стран, ободряют их: «Вы жертвы в руках нечестивцев. Джихад начался. Аллах на вашей стороне. Аллах вас любит». Что ж, для слабых это немало. Большинство из этих пророков не говорит по-французски. Франция для них не существует. Восхищенные обожатели переводят их проповеди на французский, и у заблудившихся мальчиков возникает иллюзия, что религия — в ее сектантском виде — распахнет двери их гетто. Мальчики тянутся туда, где, как им кажется, их понимают, любят, где их ждет будущее, в котором они будут хозяевами своей судьбы.

А я? Что я могу сказать? Что должен делать? Состоятельна ли моя политическая позиция? Мне трудно это понять. Слишком быстро все изменилось. Я был уверен только в одном: у нас из-под ног уходила почва. Культурные центры теперь мало что значили. Мусульмане зачастую становились приверженцами радикального ислама, обретая новую гордость в противостоянии системе, которая их отвергала. И здесь таилась опасность.

Октябрь 2001

Алжирские фанаты меня разозлили. Они снова дали повод французам считать нас хамами и грубиянами, которые не уважают их страну и ее ценности.

Мы с женой смотрели матч вместе с Тариком и Лагдаром. Как только болельщики хлынули на поле, я возмутился.

— А мне кажется, все нормально, — возразила мне Фадила.

— Номально свистеть во время исполнения гимна? Нормально, что парни ничего не уважают?

— Гимн и флаг — символы националистической Франции, Франции ксенофобов. И ты хочешь, чтобы молодежь, которая каждый день сталкивается с проявлениями расизма, не выразила свой гнев?

— Так по-твоему, они проявили зрелую политическую позицию?

— По-моему, именно так. Хотя, возможно, и бессознательно.

— Да у этих парней ветер в голове гуляет. Какое там представление об обществе? Какие социальные ценности? Они освистали гимн и вывалились на площадку просто из хулиганства. Пожелали устроить бардак.

— Ты сейчас говоришь как расист, настроенный против алжирцев. А песню эту мы знаем наизусть: алжирцы — безголовые агрессивные драчуны.

— Я согласен с твоей женой, — подхватил Тарик. — Сейчас ты выступил как сторонник Национального фронта.

— Я выступил сейчас непредвзято. Мне не нравится то, что я вижу. А вижу я, что ничего не улучшилось, что враждебность между французами магрибского происхождения и всеми остальными только растет.

— Так ты хочешь сказать, что виной всему алжирцы? То есть утверждаешь, что есть плохие арабы и хорошие? Не спорю, их выступление не признак политической зрелости и не поможет улучшению отношений, но оно результат социального негативизма, с которым французское правительство относилось к арабам на протяжении десятков лет. Результат вопиющего отсутствия борьбы с расизмом, многих лет изоляции и унижений. Конечно, плохо, что все это выплеснулось во время матча, который назвали «примирительным», но и тут есть своя логика.

— «Примирительный матч», — насмешливо подхватила Фадила. — Они что, думали стереть весь негатив, поиграв в мячик?

— Надо же с чего-то начинать, — желая остудить ее пыл, сказал я.

— Алжирцы не желают, чтобы их считали идиотами. Нельзя стереть века колониализма футбольным матчем.

Правы они или не правы? С присущим мне идеализмом я был склонен видеть в примирительном матче шаг к лучшему. Но сколько уже раз у меня вспыхивали надежды, а потом все шло только хуже? С какой стати «дружеская встреча» на «Стад де Франс» могла принести больше, чем перемена правящей партии, марш, создание организации, борющейся против расизма?

А с другой стороны: разве не болела вся Франция в 1998 году на чемпионате мира за нашу черно-белую команду? Разве не все вместе мы праздновали победу, став единой страной, чувствуя свое братство, мечтая о единой, но разноликой Франции, где память об общем порыве смягчит рознь?

От этой мечты ничего не осталось. Впрочем, как и от многих других.

На следующий день меня затошнило от репортажей журналистов. Они свели на нет все, что произошло на матче, закрыли глаза на оскорбление, нанесенное главным символам государства, и лишь осторожно посетовали на отсутствие воспитания у молодежи предместий. Однако не стали анализировать причин. Если сами французы не защищают свой гимн, свое знамя, свои ценности, то как потребуешь от других, чтобы они их уважали?

У меня возникло ощущение, что проблема современной Франции в том, что она не знает, какова она сейчас и чего хочет в будущем. Не может предложить своим гражданам мечты, достойного представления о самих себе, модели будущего. Как стать французом, если сами французы не могут понять, кто они такие? Папа был прав, ничего не скажешь.

Февраль 2002

Мусульманский мир закипел. Наш квартал менялся на глазах. Кое-кто из моих учеников встал на опасный путь. Укреплялась религиозность, крепли связи. Но не добрые.

Теракты 11 сентября, теракты ВИГа в Алжире и во Франции, распространение общин, живущих по правилам шариата, поставили мусульман всего мира перед необходимостью выбора. Бьющееся в истерике общественное мнение Запада также требовало от них выбора, и немедленного. Результат? Нас со всех сторон вынуждали подтверждать свою невиновность, несогласие с фундаменталистами, готовность принять западный образ жизни. Как будто мы уже не жили на западный лад многие годы.

Выходило, что я так и не стал французом, что остаюсь человеком без родины, которому постоянно напоминают о его корнях, вынуждают сводить счеты, сообщать, что связывает меня с другими мусульманами или, наоборот, от них отличает. И все потому, что все до единого мусульмане по-прежнему остаются под подозрением как возможные враги и заговорщики. А между тем мусульмане — разные, они по-разному читают и понимают Коран.

Наши обличители ухватились за высказывания некоторых оголтелых фундаменталистов, цитируют их призывы бороться против евреев и неверующих и хотят заставить всех поверить, что мы все живем, зажав в зубах нож.

Но в мусульманском мире только фундаменталисты, объявив себя приверженцами исконного ислама и носителями истины, во всеоружии вновь обретенной гордости яростно нападают на все подряд современные общества, которые отвели мусульманам жалкий статус полулюдей. Поэтому к ним охотно прислушивается молодежь, чья самоидентификация вызывает отторжение. Но Запад именно оголтелых превратил в точку отсчета и требует от нас всех, от каждого «араба», чтобы мы самоопределились по отношению к ней. Он не желает знать, насколько мы разные, какое у нас богатство культур, вкусов, верований. И я вижу, что люди, поскольку их всех видят на одно лицо, до сих пор вполне равнодушные к религии, начинают ревностно исполнять обряды, делая своей визитной карточкой ислам, превращая его в свое знамя. Все больше женщин в платках и мужчин с бородами. Способ приветствовать друг друга становится опознавательным знаком.