Читать книгу "За пеленой надежды - Барбара Вуд"

Рут никогда бы не нашла связь между горшками и этим жилым домом, если бы Арни не оставил визитную карточку в кармане своей рубашки. Рут обнаружила ее во время стирки. На визитке с помятыми краями значилось: «Анджелина. Искусство коренных американцев». Рут пришло в голову внимательнее осмотреть горшки, но она пожалела об этом, когда обнаружила то, что хотела узнать: все горшки были сделаны Анджелиной.

Однако есть ли тут какая-то связь? Она не была уверена в этом. Один из горшков пришел в коробке, на крышке которой значилось название галереи искусств. Рут тут же решила найти эту галерею, но гордость остановила ее. Доктор Рут Шапиро не опустится до того, чтобы шпионить, она не позволит себе оказаться в трясине беспочвенных подозрений. У Арни роман? Не похоже. Ей надо было лишь прямо спросить его, к кому он ходит в тот жилой массив, и выяснилось бы, что там происходит нечто безобидное, вроде собрания учащихся курсов, пожелавших обсудить только что прочитанную лекцию. Что там говорил Арни о своих курсах? Чем они занимаются? Рут не смогла припомнить.

Он поступает несправедливо, так осложняя ее жизнь, сейчас, в столь решающий момент. Ей приходилось решать другие задачи — разбираться и анализировать все составные части собственной жизни и выяснять, что Оставить, а что выбросить. Это было все равно что наводить порядок в шкафу, который не открывали много лет. С помощью Маргарет Каммингс она могла бы сделать это, но при условии, что Арни не будет ее подводить.

Ее глаза остановились на письме в рубрику «Спросите доктора Рут». Оно было от Мики. Новое сообщение о том, каких успехов она добилась в лечении Сондры.

Дефекты разгибательных мышц сведены к минимуму посредством пересадки сухожилия от четвертого пальца ноги на второй палец руки. Я также восстановила соединительные ткани между третьим и четвертым пальцами рук пересадкой сухожилия с третьего пальца. Я буду держать руку в шине на протяжении трех недель, после чего шину можно будет снять и, бог даст, восстановится значительная часть подвижности.

Хотя гнев Рут распространялся на все: детей, мужа, старых друзей, даже птиц, летавших над головой, — она признала, что Мики действует смело. Страдания Сондры тоже производили впечатление: многочисленные хирургические операции, неподвижное состояние, когда половина тела скована гипсом, бесчисленные швы и инъекции, разрезания и зашивания… Оставалось лишь дивиться и молиться об успехе.

В некотором смысле Рут завидовала им. Мики и Сондра четко обозначили пределы возможного, их цели были ясны, узнаваемы. К тому же обе работали вместе, в паре, как старые подруги, чего Рут не испытывала неизвестно с каких пор. С тех пор как в своей студенческой квартире по очереди мыли посуду.

Если жалеешь о том, что снова не учишься в колледже, тогда все понятно — скоро тебе стукнет сорок лет. Рут жалела о том, что Мики написала, жалела о том, что она завидует им и сравнивает свою жизнь с их жизнями, потому что ей никогда не удастся победить.

Что ж, у них все скоро закончится. Это письмо было отправлено две недели назад. Через несколько дней с Сондры снимут шины, и обе увидят, чего удалось достичь; тогда станет ясно, как у них сложится жизнь и что их ждет в будущем.

Что же касается Рут, то ей пора отправляться в Сиэтл и нанести визит Маргарет Каммингс.

— Но как раз в том-то и все дело, — сказала Рут, встала с кресла и снова начала расхаживать по кабинету. — Я не знаю, на что злюсь. Или на кого. Вот что так выводит из себя. Такое ощущение все время не покидает меня, оно охватило меня, словно щупальцами, присосалось к спине, и я не могу стряхнуть его. Нет ни минуты покоя. Я просыпаюсь сердитой, я засыпаю сердитой. И мне не на что излить свою злость.

Доктор Маргарет Каммингс наблюдала, как ее пациентка все ходит по кабинету, курит сигарету, затем, не докурив, сплющивает ее в большой стеклянной пепельнице, стоявшей на серванте. Затем возвращается к креслу, берет сумочку, достает новую сигарету, закуривает ее, и все начинается сначала. Все время, пока она говорит рублеными предложениями, ее короткое, плотное тело являет собой комок нервов.

Когда Рут впервые пришла к ней семь месяцев назад, Маргарет Каммингс увидела женщину, которая не дает выхода накопившейся ярости. Сейчас та же самая женщина вытаптывала дорожку на ковре, и природа сил, бушевавших внутри нее, оставалась столь же загадочной, что и в прошлом феврале. Обе не приблизились к решению проблемы, которая, похоже, была скрыта в Рут.

— Из-за этого я не могу держать себя в руках, — продолжила Рут, остановившись перед висевшей на стене литографией Дали и сердито глядя на нее. — Знаешь, Маргарет, есть два вида злости. Один придает силы и помогает добиться своего, вроде окончить медицинский колледж. Второй доводит до состояния жалкой беспомощности. Только представь: Рут Шапиро стала беспомощной!

Постояв у литографии, Рут подошла к серванту, погасила еще одну сигарету и вернулась к креслу.

Находиться в кабинете Маргарет было приятно, он располагал к беседе. Он мало отличался от кабинетов в большинстве домов, был обставлен удобной мебелью, одну стену занимали книги и несколько растений. Письменного стола не было. Казалось, тетя Мегги пригласила тебя на чай, и ты подумала, что самый раз облегчить душу, потому что она умеет слушать и хранить секреты.

Рут опустилась на кресло и взглянула на подругу, сидевшую на диване. Настоящая тетя Мегги: Маргарет Каммингс выглядела столь же скромной, что и ее кабинет. У нее были седые волосы. Она надела простую юбку и свитер, туфли-лодочки на низком каблуке и часы «Таймекс» с большим циферблатом. Глядя на Маргарет Каммингс, нельзя было догадаться, что она пользуется репутацией самого лучшего и популярного психолога в этом городе.

— Не знаю, что и делать, Маргарет.

Психиатр поерзала на диване:

— Давай поговорим о твоем муже. Что ты о нем думаешь прямо сейчас?

— Арни? Эта тень, с которой я живу?

— Ты сердишься на него?

— Мне следует сердиться на него. Похоже, у него начался роман.

— Значит, ты все же сердишься на него?

Рут отвела глаза:

— Я в этом не уверена. Не могу сказать. Как раз в этом и заключается трагедия моей жизни — ничего нельзя сказать определенно. Моя жизнь все равно что оболочка без содержания. Я знаю, как должна себя чувствовать, но кажется, что меня в самом деле злит не столько его роман, сколько то, что он о нем молчит, предоставляя мне самой все выяснить.

Подлокотник кресла заканчивался декоративной окантовкой, и теперь Рут водила по ней кончиками пальцев.

— Такое ощущение, будто все валится из рук. Я не успеваю подготовить колонку в срок, у меня больше пациентов, чем удается принять. Даже собственные дети, похоже, стали мне чужими. Я смотрю на них и вижу пять незнакомых лиц. Рейчел в этом месяце исполнилось четырнадцать. На днях она вернулся из школы с английской булавкой в ухе. Я была ошеломлена. Ведь она еще вчера была совсем маленькой девочкой! Разве я еще неделю тому назад не сидела с календарем в руках, соображая, когда забеременела ею?