Читать книгу "Нить неизбежности - Сергей Станиславович Юрьев"

Ствол крупнокалиберного ПК-66 был направлен на Ипата — можно было успеть схватить Лиду за ремень и укрыться за толстым сосновым стволом.

— Я же говорил — не хрен его ждать! — Рядом с сержантом Тушканом возник рядовой Громыхало, миролюбиво закидывающий автомат за спину. — Говорил: сам придёт, как приспичит.

14 октября, 16 ч. 25 мин., о. Сето-Мегеро, восточное побережье.

Тропа раздваивалась, и на развилке валялись две пузатые пустые бутылки. Слева доносились приглушённые голоса и истошные петушиные крики. Но отпечатки стёртых подошв на мелкой каменной сыпи вели прямо, и Дина решила, что не стоит отвлекаться. Стало прохладнее, и в воздухе появился слабый запах гари.

Тлаа — всего лишь младенец, Тлаа — зародыш вселенной, Тлаа — пустой сосуд, Тлаа — средоточение Силы, Тлаа — первая искра будущего пламени, Тлаа — начало вечности. Лишь тот, кто не имеет корней в нашем мире, способен заполнить собой Тлаа, стать его волей, его верой, его надеждой, его смыслом. Что это — собственные мысли текут сквозь замутнённое сознание или этот голос пришёл извне? Разве это сейчас имеет значение? Уже поздно сомневаться в том, что избранный ею путь верен, и другого не будет дано. Возвращаться теперь, когда неведомая цель уже так близка, всё равно поздно, разве что откуда ни возьмись свалится прямой приказ непосредственного начальства. Но генерал Сноп был слишком далеко, и едва ли он стал бы её останавливать — любой, даже самый ничтожный шанс на благополучный исход дела необходимо было использовать, и одну или несколько человеческих жизней не следует принимать в расчет, когда на карту поставлено, может быть, само существование жизни. Стоп! Что-то похожее уже как-то было…

Тлаа — зародыш вселенной, Тлаа — пустой сосуд… Тлаа — зародыш вселенной, Тлаа — пустой сосуд. Большего и не надо ничего знать, чтобы сделать то, что надлежит… Главное — есть уверенность в одном: когда придёт время усмирить Тлаа, она сделает всё как надо. И голос Сквосархотитантхи продолжает доноситься из глубин святилища Мудрого Енота, только тихо, очень тихо — так, что до неё доходят не слова, а только их смысл или тень смысла. И путь, который избран, верен уже потому, что иного пути не дано — а сверху доносится безмолвный зов, подобный тому, что заставил её без спросу войти в древнее подземелье маси, в лабиринт тайн, к которым лучше не прикасаться.

Она остановилась и даже попыталась заставить себя повернуть обратно, но слева от тропы обнаружились три надгробия — скособоченная, просевшая плита из серого камня располагалась в дюжине аршин от массивного гранитного обелиска и мраморного ангела, венчавших два могильных холмика. Что-то в этих могилах показалось ей странным и удивительным. Она смотрела на них не отрываясь несколько долгих минут, пока до неё не дошло, что венчики цветов, покрывающих оба холмика, склонились навстречу друг другу. Когда она поняла, в чём дело, нахлынувшие на неё сомнения успели рассеяться, забыться, остаться в прошлом. Да и какие могут быть сомнения, когда на карту поставлен успех операции, а вместе с ней — равновесие мира, продолжение жизни, завтрашний рассвет…

И не стало боли в разбитых ступнях, забылась жажда, ушла усталость — и надо было спешить вперёд, к цели, пока не прошло это состояние лёгкости и уверенности в собственных силах.

Впереди, заслоняя пару горных вершин, выросло ослепительное холодное голубое зарево, как будто рядом на мгновение вспыхнула и погасла звезда. А потом что-то начало припекать ей поясницу, и запахло палёным. Оказалось, что модная сумочка, висевшая на её плече, дымится и обугливается, а сквозь прожжённые дыры просвечивают вспыхнувшие на Печати огненные знаки. Они погасли так же внезапно, как и разгорелись, и ей вдруг показалось, что вниз по склону катится бледная тень какого-то чудовища, которое корчится в конвульсиях и распадается на части.

Дальше она шла медленно, с трудом переставляя ноги. Усталость и боль вернулись, зато исчезла уверенность в себе и ощущение величия цели. На низком парапете, окружающем каменную чашу правильной круглой формы, диаметром в пару сотен аршин, сидел человек в драных брюках и синей клетчатой рубахе, завязанной узлом на пупе. По его обрюзгшему загорелому лицу стекали слёзы, в руке он держал бутылку, а рядом стояли ещё две — одна наполовину пустая, другая почти полная.

— Барышня! — Казалось, он даже слегка обрадовался её появлению. — Глотнёте? А то — это последнее. Больше, наверное, тю-тю… Совсем тю-тю. Лилль — сволочь. Тихушник. Всё выжрал.

— А где Тлаа? — спросила она у аборигена, осторожно присев рядом.

— А Тлаа? Тлаа тоже тю-тю… Лилль туда нырнул — и всё. — Он протянул Дине ёмкость. — Прощения просим, но стаканов не держим.

Она взяла бутылку, обтёрла горлышко полой укороченного платья и сделала большой глоток. Почему-то ей сразу же стало легче.

Восход Огорчённой Луны, Пекло Самаэля.

Как только они вышли из зарослей, впереди обнаружилось раскинувшееся до горизонта плоское пространство, покрытое потрескавшейся сухой глиняной коркой, посреди которого лежал на боку океанский пароход.

— Что это? — успел спросить Онисим, прежде чем сообразил, что здесь любые вопросы либо нелепы, либо бессмысленны.

— Временная база, — доложил старшина Тушкан, не забывая бдительно всматриваться в горизонт. — Пока здесь окопались. Ну с вами-то мы точно куда-нибудь прорвёмся. — За те полтора часа, пока они продирались через лес, последнюю фразу старшина повторил уже раз десять, с особым смаком произнося волшебное слово «прорвёмся».

— А ты у меня спроси, — потребовала Лида, не отрывая взгляда от раскинувшегося впереди пейзажа.

— О чём? — не понял Онисим.

— О том. Я знаю, что это. Патрик Бру «В ожидании ветра». Есть такая картина у нашего местного живописца, добропорядочного островитянина. Он меня пару раз выгуливал по своим полотнам. Только после «Потрохов святого остолопа» мне его самого видеть тошно.

— Странно это всё.

— Ничего странного, — вмешался в разговор Ипат. — Ничего странного. У Самаэля и прочих Равных слишком бедная фантазия, чтобы слепить что-нибудь своё. Вот они и тащат сюда всё, что приглянётся, — всё нелепое, абсурдное, извращённое, всё, что пахнет паранойей. Кстати, этот Патрик ещё жив?

— Наверное. — Лида пожала плечами. — Его недавно Рано видел с какой-то девицей из новеньких.

— Хорошо.

— Что хорошо? Что?! — не выдержала Лида, которая ещё не отошла после парада мертвецов перед троном Ромена. Сорвавшись на ведьму, она выпустила лишь ничтожную часть накопившегося нервного напряжения. — Ты, призрак бродячий! Тебе всё хорошо! Ты уже сдох и не воняй тут. А я жить хочу — долго и счастливо.

— А я, думаешь, не хочу?! — перекричал её старшина Тушкан. — Смотри. — Он расстегнул воротник и обнажил уродливый рубец под левой ключицей. Смертельная рана тут же открылась, из неё полилась чёрная кровь, а лицо самого сержанта стало синим и покрылось багровыми пятнами.

— Отставить! — скомандовал поручик Соболь, видя, что Лида побледнела и вот-вот потеряет сознание. — Прости её, старшина, — она просто девчонка, живая и глупая.