Читать книгу "В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора - Анна Уайтлок"

На время Эссекс вернул себе благосклонность Елизаветы, а королеву продолжало забавлять его раздражение.

* * *

Отважное нападение на испанский порт Кадис летом 1596 г. стало звездным часом графа Эссекса. Весь предыдущий год он все больше досадовал на королеву: она не принимала в расчет полученные им сведения о том, что Испания готовится к новому вторжению. Однако, после того как испанская военная эскадра напала на западное побережье Корнуолла, а вылазки ирландских мятежников, возглавляемых графом Тайроном, делались все более воинственными, Елизавета приказала привести войска в боевую готовность. В начале апреля, когда флот ожидал приказа к отплытию, испанская армия из Нидерландов вошла в Кале, захватила город и осадила гарнизон. Испания получила точку опоры на другом берегу Ла-Манша. Наконец в июне английский флот отплыл к Кадису, главному порту на побережье Андалусии в 40 милях от Севильи, на который десять лет назад бесстрашно нападал сэр Фрэнсис Дрейк. Через три недели флот обошел мыс, вошел в Бискайский залив и начал уничтожать испанский флот. Эссекс возглавил сухопутную операцию и ворвался в Кадис после эффектного штурма, захватив обширные богатства города. В августе Эссекс вернулся в Англию; когда его корабль бросил якорь в Плимуте, его встречали как героя. Однако, явившись ко двору, он не получил того приема, на который рассчитывал: Елизавета была в ярости. Ей донесли о большой добыче, захваченной в Кадисе; судя по всему, на операции нажились все, кроме нее. После следствия о действиях Эссекса в ходе военной кампании, которое возглавили отец и сын Сесилы, установили, что графа нельзя обвинить в некомпетентности. Тем не менее отношения королевы и Эссекса явно испортились.

Не только Елизавета устроила Эссексу холодный прием после его возвращения из Кадиса. В декабре он получил негодующее письмо от леди Энн Бэкон, матери его близких друзей, Энтони и Фрэнсиса Бэконов. Она упрекала Эссекса в «грехе вожделения» и обвиняла в «совращении жены знатного человека, которая так близка ее величеству». Леди Энн предупреждала графа, что тем самым он навлекает на себя «гнев Господень» и сильно рискует, так как муж соблазненной им женщины может отомстить; «дойдя до отчаяния и разгневавшись, как то бывает часто, он, дабы утолить свою ревность, отомстит за нанесенное ему невыносимое оскорбление».[1145]В ответном письме леди Бэкон Эссекс отвергал все обвинения; он отрицал, что вступал в неподобающие отношения «с дамой, которую вы имеете в виду». Тем не менее его ответ оказался недостаточно убедительным. Он утверждал, что «с самого моего отъезда из Англии в Испанию я не вступал в недозволенные отношения ни с одной живой женщиной», что подразумевало, что он, возможно, волочился за женщинами до своего отплытия в Кадис.[1146]

Женщина, на которую намекала леди Энн Бэкон, была Элизабет Стэнли, внучка Уильяма Сесила, которая, с одобрения королевы, в январе 1595 г. вышла замуж за графа Дерби. Всего через пять месяцев после свадьбы поползли слухи о графе Эссексе и «новоиспеченной графине», хотя слухи эти энергично отрицались самим графом. Враги Эссекса, однако, настаивали, что «он возлежал с миледи Дерби до того, как отплыл [на Азорские острова»].[1147]Граф Дерби готов был простить Эссексу флирт с женой, потому что хотел заручиться помощью Эссекса во время семейной тяжбы из-за денег. Но когда позже Эссекс вернулся из своей экспедиции, слухи о нем и графине возобновились. Вести, как писал Сесил о своем сопернике, «не улучшили отношения к нему» королевы;[1148]интрижка доказывала, что граф «весьма склонен… к откровенному распутству».[1149]

Глава 50

Дела интимные

У покойной наперсницы Елизаветы, Кэтрин Ноллис, смерть которой королева долго оплакивала, было девять детей. Один из них, Уильям, кузен королевы, в особенности выиграл оттого, что его мать дружила с королевой, и сделал карьеру при дворе. Елизавета обещала Кэтрин позаботиться о ее детях и слово свое сдержала. В 1560 г. Уильяма зачислили в отряд джентльменов-пенсионеров. Он служил под началом своего отца, сэра Фрэнсиса, и охранял Марию Стюарт в йоркширском замке Болтон. Позже Уильям служил капитаном под командованием своего шурина Роберта Дадли, а впоследствии, в 1596 г., стал контролером двора, то есть получил должность, которую прежде занимал его отец.

Когда Мэри Фиттон, пятнадцатилетняя дочь сэра Эдварда Фиттона, чеширского рыцаря, в 1595 г. явилась ко двору, где стала фрейлиной, сэр Уильям Ноллис, которому тогда было за пятьдесят, искренне обещал отцу Мэри, что сыграет «роль доброго пастыря и сделает все, что в его силах, чтобы защитить невинную овечку от волчьей жестокости и лисьей хитрости ручных зверей в этом месте, которые, притворившись, будто едят хлеб с руки человека, кусают его перед тем, как залаять». Он заверил Фиттона, что «будет заботиться о ней, как родной отец».[1150]Однако вскоре он начал относиться к Мэри совершенно по-другому.

Фрейлины спали вместе в общей комнате, называемой «гардеробной палатой», которая находилась рядом с покоями сэра Уильяма. Он заявил, что из-за их «возни и криков» он не может заснуть. Однажды ночью, особенно разозлившись, он вошел к фрейлинам в одних очках и ночной сорочке с книгой Аретино.[1151]Расхаживая по комнате, он принялся читать им вслух непристойные сонеты итальянского автора, которые служили подписями к порнографическим гравюрам работы Маркантонио Раймонди в книге I Modi, или «Шестнадцать удовольствий», опубликованной в 1524 г. После выхода книги папа приказал посадить художника в тюрьму.

Чуть позже Ноллис воспылал страстью к юной Мэри Фиттон. После того как она отвергла его ухаживания, он стал писать ее сестре, Анне Ньюдигейт, и в письмах признавался в своей неразделенной любви. Сэр Уильям в то время был женат на вдовствующей леди Чандос; с помощью цветистых иносказаний он сообщал сестре Мэри о том, как «напрасно буду я искать плоды в моем саду, если не срежу старое дерево и не привью новое, хорошего сорта». Если бы его жена умерла, он мог бы беспрепятственно просить руки Мэри Фиттон; «надежда – моя единственная пища, а терпение – единственная подушка».[1152]В другом письме он назвал себя «пресыщенным и все же умирающим от голода» и выразил досаду из-за того, что вынужден проводить ночи по соседству со спальней Мэри: «Мои глаза видят то, до чего я не могу добраться, уши слышат то, чему я с трудом верю, голова полнится тщетными надеждами. Надежда смешивается с отчаянием, а желаниям недостает ожидания; но, будь я уверен в грядущей радости, я охотно вынес бы чистилище ради того, чтобы наконец обрести рай». В завершение Ноллис объяснял, что больше не может писать, ибо его измучила зубная боль, а также то, что «ваша сестра легла спать, не пожелав мне спокойной ночи».[1153]