Читать книгу "Сага о Рорке - Андрей Астахов"

– Что с тобой? – слышит он голос Аргальфа.

– Со мной? Ничего. Я просто смеюсь.

– Разве это зрелище может вызвать смех?

– Если это власть, то она мне ни к чему. Убирайся, и дай мне спокойно умереть.

– Ты не видел еще самого главного: кровь Гере слишком сильна, и на тебе она не прервется. У тебя есть дочь…

Новое видение открывается сознанию князя. Женщина, прекрасная, с пепельными косами, облаченная в ромейский шелк и меха, восседает на резном столе в окружении боилов и норманнов-дружинников. В глазах ее торжество, губы тронуты чуть заметной улыбкой. Взгляд женщины устремлен туда, где княжеская челядь, торопливо орудуя лопатами, засыпает землей яму, на дне которой исходят криками ужасами и мольбами о пощаде два десятка мужей среди обломков челна. Земля забивает их рты, запорашивает глаза, обрывает мольбы, вопли и проклятия. А женщина, сделавшая словенскую землю орудием изощренной, небывалой в этой земле казни, молча наблюдает за расправой. И тут Рорк видит, что глаза у нее – желтые, волчьи, внимательные и холодные. И такие же очи у мальчика лет шести, сидящего одесную от золотоглазой женщины на резной скамеечке. Пожилой пестун, бледный и перепуганный, всяко стремится отвлечь мальчугана от страшного позорища[133], но мальчик не обращает на старика никакого внимания. Ему интересно…

– Смотри на них, Рорк, смотри, – звучит голос Аргальфа. – Узнаешь ее? Узнаешь эти глаза, подобные твоим? О, в этих глазах никогда не увидишь жалости или сострадания!

– Что она делает? Почему такая жестокость?

– Она мстит за мужа. Эта женщина – твоя дочь, Рорк. Твоя и Ефанды. Та самая, которую ты отослал в Псков с Ратшей. Придет час, и она станет женой воспитанника Хельгера, младенца, которого вы выдали за сына Боживоя.

Видение новой расправы отвлекает Рорка от речей призрака. Теперь уже не земля – огонь выбран для суда и кары над виновными. В горящей бане, подожженной дружинниками золотоглазой женщины, вопят обманутые послы. Их приняли, обласкали, предложили омыться с дороги, а потом в нарушение всех законов гостеприимства сожгли заживо по велению правительницы с волчьими глазами.

– Это моя Хельга?

– Рорк, ты ослаб очами! Посмотри, как она похожа на Ефанду.

– А… мальчик?

– Твой внук Свентислейф. Словене будут звать его на свой манер Святославом. Придет день, и он, как истинный потомок твой, зальет кровью Хазарью, огнем и мечом объединит словенские племена юга и севера и пойдет на запад, чтобы лишить сна и покоя ромейского императора. Вот когда ромеям пригодится все их искусство войны, ибо одолеть киевского князя Святослава будет очень трудно… Это будет воин, достойный своего деда!

– И это все, что ты хотел показать?

– Я лишь хочу, чтобы ты понял: нельзя избежать своей участи. Будущее твоего рода – власть.

– Это будущее потомков Рорка. Но не самого Рорка.

– Как? Ты все-таки отказываешься?

– Все предопределено. Но я не хочу быть игрушкой высших сил. Ты предлагаешь мне жизнь на твоих условиях, на условиях Праматери. Нет, Аргальф, я выбираю покой.

Рука внезапно заныла так сильно, что Рорк закусил губу, чтобы не закричать. Будто кто-то раскаленный нож поворачивал в ране, кроша кость и наматывая на лезвие сухожилия. Лоб его покрыл ледяной пот. А потом к нему вернулось чувство реальности. Опочивальня была пуста, жуткие видения оставили его. Он снова был один на один с ночью.

– Один и Перун! – прошептал Рорк. – Скорее бы уже пришла смерть. Лучше небытие, чем немощность.

Черная птица за окном опять закричала. Голос ее звучал, как женский плач, и Рорк приготовился умереть. Но замогильный холод, было охвативший его, вдруг сменился странным, неожиданным чувством умиротворения. Рорк услышал музыку, будто кто-то невидимый невпопад дергал струны, и они издавали мелодичный звон. В предутренний мрак опочивальни вошел луч света. Он пал на Рорка, медленно наполняя сиянием всю опочивальню.

Странная музыка. Странный свет, странное место. Будто луг, но какой-то невиданный, золотистый, весь залитый ярким солнечным светом так, что слепит глаза. И мальчик. Залатанная холщовая рубаха ему слишком длинна, и мальчик падает, спотыкаясь о подол всякий раз, как пытается побежать. Длинные мягкие волосы, белые, как чесаный лен, развевает ветер. Глаза чистые, бездонные – и золотые. Золотые, как свет, как солнце, как этот удивительный луг.

– Рорк, иди домой! – слышит он голос матери. – Сыночек, домой!

Счастье, тихое, безмятежное и простое. Что рядом с ним слава воина? Что рядом с ним власть? Тщета, пустые призраки. Тепло, горячее, живительное, исцеляющее сошло на Рорка. Ему показалось на мгновение, на краткий миг, что сквозь золотистый свет он увидел лицо матери – лицо его детства, молодое и красивое.

– Рорк, иди домой!

Викинги не плачут. Но у Рорка вдруг задрожали губы. Он лежал тихо и неподвижно. Время шло, и князь внезапно понял, что черная птица больше не сидит на крыше его терема.

Одеяло промокло от крови и гноя. Рорк пошевелил левой рукой. Боль была сильной, но какой-то другой. В опочивальне стало светлее. Ночь кончилась, наступил рассвет.

Князь, морщась, сел на постели, понюхал рану. Сквозь смрад тухлой крови и гноя он ощутил совсем неожиданный запах: от раны пахло горячим металлом, травами и чистотой. Черный нарыв величиной с кулак на плече прорвался, и его содержимое замарало постель.

Теперь Рорк мог дотянуться до меча. Лезвие вышло из ножен, и Рорк увидел, что руны, некогда выбитые Турном на клинке, исчезли. Пасть ада замкнулась. Проклятие Хэль спало с него.

– Ольстин! – позвал Рорк. – Ольстин!

От слабости кружилась голова, рубаха промокла насквозь, но лихорадка и смертное оцепенение ушли. Рорк сорвал меч со стены. Прижал его к груди.

– Княже? – Ольстин стоял в дверях опочивальни, глядел на него, как на выходца с того света.

– Позови Хельгера, – сказал Рорк. – И принеси мне новую одежду, эта смердит.

* * *

Нужное место Рорк нашел быстро. Он нашел бы его и в том случае, если бы пожар уничтожил всю рощу. Но за минувшие два года здесь ничего не изменилось. Под деревьями лежал тяжелый весенний снег, и Рорк здоровой рукой разгреб его, открыв холмик над могилой матери, потом долго и тщательно очищал его от перепревшей прошлогодней травы и листьев. Сняв с себя овчинный плащ, расстелил его на снегу, сел рядом с холмиком, положив на него ладонь и какое-то время молчал. Будто слушал.

Рорк – и стал гонителем. Сын его злейшего врага, его главного супостата, стал гонимым. И все линии судьбы, все пути, которыми он шел, переплелись здесь, на этой поляне. У корней старой березы, в полусотне саженей от дома, в котором он вырос.