Читать книгу "Именем народа Д.В.Р. - Олег Петров"

— Будет! — уверенно ответил Сарсатский, глядя на Багрова, который ему еле заметно кивнул. Он шагнул к дверям и накинул ватную тужурку. — Обождите, мужики.

Вскоре в сенях раздались шаги. В черном провале открывшейся двери выросла знакомая веем фигура.

— Хлеб да соль честной компании!

— О, Костя! Здорово, атаман! Заждалися! — оживились бандиты.

Лукьянов угрюмо глядел на Ленкова.

— Здорово, Тимофей! — весело сказал Костя.

— Ну, здорово, коль не шутишь.

— Да и пошучу — с тебя не убудет! — отозвался Ленков, ловко скидывая добротный полушубок на руки Бориске. — Колотун, братцы, на дворе! Вроде не Крещенье ишшо, а ишь, как заворачиват!

Он сел к столу, взял услужливо налитый до краев стакан, мелкими глоточками отпил треть.

— Маньчжурскою розлива, чую, спиртишко! Эх-ха!

Посмотрел со смешинкой в глазах на Лукьянова.

— Чо не пьешь? Брезгуешь? Забудь! Ты теперь в нашей компании, так што, не тушуйся, Тимофей! Мы с тобой, паря, друг друга поймем. Бью и трясу я принципиально буржуев и коммерсантов, торговцев и прочих толстосумов, которых мы с тобой в Гражданскую не добили. Сам же видишь, сколь этой публики понавылазило! Вот мы им и задаем жару! Так што… Дело полезное и справедливое. А тому, кто бедствует, — сам первый завсегда помогу. Иль не так? — Уставился Лукьянову прямо в глаза, не мигая. — Ты бедствовал — тебе помогли, так и любой тебе скажет. Бориска! — Повернул голову в сторону припавшего к миске со студнем Багрова. — Правильно говорю, по-партейному?

— Угу-м.

— Во! Ладно, жри… Его, Тимофей, многие годы впроголодь держали. Но я и Бориску вытащил из полного беспросвета. Одел-обул со своего плеча. А почему? Потому как Бориска — славный и героический красный пулеметчик и почти все свое здоровье оставил на поле сражения с беляцкой нечистью! Так, Бориска?

Тот кивнул, засовывая в рот пригоршню капусты.

— Вот почему, Тимофей, не по мне эта нонешняя жисть! Но намеренье мое одно: так жить, как мне хочется! И тебя приглашаю с собой за лучшей долей!

— Какая же она лучшая, ежели все украдкой да тайком, пули ожидая… — скривился, подав наконец голос, Лукьянов.

— Эва, паря! — воскликнул Ленков. — А япошки и семеновская шатия-братия нам, што, цветочки дарили да чоколадом потчевали?

— Хы-ы, чоколадом! — покачал головой, осклабясь, Бориска. Пробовал он один раз эту диковину — горько!

— А потом, я вот што тебе, Тимофей, скажу, — Ленков доверительно наклонился к Лукьянову, жарко дыша чесночным духом. — Придет оно, наше время!

Недоверчиво посмотрел на него Лукьянов. Какое время? О чем он? Хотя… Во многом прав, прав Ленков. И потом… Будет — не будет такое время, а его больной жене и девчонкам щи с мясом и бидон молока сегодня нужны. И где он возьмет все это на нищенское жалованье в тридцать целковых, из которых выдают ежемесячно только половину, потому как бюджет Республики — что тришкин кафтан, прореха на прорехе?..

Ленков продолжал ему что-то втолковывать, тыкал стаканом со спиртом в лукьяновскую стопку… Что-то орали друг другу раскрасневшиеся от выпитого бандиты.

Тимофей опрокинул очередную стопку, хрустнул луком, отщипнул от духмяного калача.

— Ты, это… — сказал он хрипло Ленкову, — … спрашивал давече насчет «нагана»…

Так родился предатель-оборотень Тимофей Лукьянов, а красный партизанский командир и честный милиционер молодой Дальневосточной республики с такой же фамилией умер.

В тот вечер Лукьянов дал Ленкову «на подержание» — вроде как во временное пользование — новехонький револьвер «кольт», насыпал горку патронов. Еще один револьвер — системы Нагана, получил Мишка Самойлов, который, по приказанию Ленкова, сразу же с Тимофеем и расплатился: двумя золотыми кольцами, каждое — с тремя рубиновыми вставками.

Немного погодя Лукьянов наведет бандитов на ограбление китайских торговцев, державших магазин на Софийской улице, потом сообщит, лелея тайную надежду на бандитский крах: де, хорошо можно поживиться, совершив налет на квартиры Главного правительственного инспектора Нармилиции Колесниченко и начальника городской милиции Сержанта.

На китайцев ленковцы вскоре нападут, и это сойдет им с рук. А на квартиры милицейских начальников — не рискнут. Какая там пожива — шишки-то оба большие, да из большевичков! Идейные пока. Да и милицанерское начальство щипать — себе дороже. Всех собак спустят! Сподручнее оборотистых жидов да мартышек трясти. И безопаснее по нонешним временам — финкачи и стволы у энтой денежной публики — большая редкость.

2

Цупко, прямо с заручения, не утерпев, в ту же ночь кинулся к Бизину. Забыл даже, переполненный всеми впечатлениями, и про оставленных в попиковском сарае лошадей. А еще Филю-Кабана распирало, как опару при избытке дрожжей, горделивое самодовольство. Как же, ведь это он, а не кто-то, другой узрел сыскаря! Обросшие волосней сардельки Филиных пальцев снова и снова непроизвольно сжимались от неутихающего возбуждения. Это он, он, Филипп Цупко, и в сам-деле устроил «фурор» оглушительного разоблачения Хряка. А такого наслаждения, какое получил от участия в расправе над попавшим в западню агентом, да-ав-но-о не испытывал! Ох, с каким сладострастием месил Филя кулаками тело этого змея, как смачно вбивал носки и каблуки сапог сыскарю под ребра!.. А еще намеревался на зарученье в валенках отправиться! Валенком пинать — толку-то!..

Ох и не терпелось Филе дражайшему Алексею Андреичу поведать о своих величайших заслугах перед всей братией.

Впрочем, а кому еще обо всем и расскажешь-то? Костя, когда с Хряком разделались, спровадил милицейского начальничка под приглядом, а сам куда-то подался с Мишкой-хохленком, подхватив любительниц частушек. Ить, поблядун жеребячий! Как куды — так, давай, Филя, вперед иди, обсмотри все!.. А как с бабами поважаться — куды с добром! Тут уж Филя ему не напарник — завсегда отошлет!

Да и хрен с ним! Пущай женско мясо потискат — ишшо и неизвестно, сколь така лафа катить будет…

Выветривая на ночном морозе последний хмель, Филипп шустро шагал из Кузнечных рядов на Новые места. Изрядна дорожка-то! Нескоро добрался до Жуковского сада, потом — по Уссурийской, особо не выпячиваясь под тусклыми и редкими фонарями, потом за Бульварной полез на косогор в темные улочки.

Когда, кое-как достучавшись до Бизина, наконец-то уселся, переводя дух, в душной комнатушке, мерно тикающие ходики, с нарисованной на жестяном циферблате аляповатой картинкой — край леса, поле в стогах и змейка синей речки, — показывали четвертый час утра.

Ляксей Андреич выслушал сумбурный Филин рассказ, долго и дотошно выпытывал все подробности, особливо насчет поведения Лукьянова и Кости. Все опасения Цупко — де, спалит их милицейский начальник — отмел.

— Не трусь, Филя, — успокоил, тихонько засмеявшись, Бизин. — Без риска удачи-фарта не бывает! А милицейский начальничек, этот самый Лукьянов, Филя, нам послужит, помяни мое слово! Раз сребренники взял — послужит!.. Ну а, что сыскаря засек — хвалю! И в прорубь его спровадили правильно! Теперь все застолье кровью повязано, особенно этот начальничек… А кровавая связка, Филипп, — самая надежная. Она — как клятва, недаром кровное братство существует…