Читать книгу "Тайна кода да Винчи - Гарольд Голд"

— Леонардо вернул миру античность. Он вернул миру правду. Есть в человеке вакхическое начало, а есть начало аполлоническое. И есть две любви. И каждое сердце способно на то и на другое. Дальше — лишь вопрос выбора. Я сделал его однажды, на берегу средиземного моря. Вот. А остальное, если захочешь, найдешь в книгах. Ты забыл?… Все рукописи давно превратились в книги.

Глава CXI

СМЕРТЬ

— Франческо! — слабым голосом позвал Леонардо.

— Я здесь, мессере! — Франческо уже стоял на пороге его кабинета.

Он бросился к двери сразу, как только услышал звук упавшего на пол тяжелого предмета. У мастера совсем недавно был удар, а потому любой резкий звук, доносившийся из кабинета мессере Леонардо, до смерти пугал обитателей усадьбы Сен-Клу.

Франческо окинул помещение взглядом и застыл с выражением немого укора на красивом, благородном лице.

— Да… — наигранно повинился Леонардо, и грустная ироничная улыбка тронула его губы. Впрочем, получилась не улыбка, а усмешка — одна половина лица мастера после удара превратилась в обездвиженную маску. — Я снова рисовал «Потоп». Не смотри на меня так. Вот, собери карандаши.

На полу рядом с креслом Леонардо лежала большая инкрустированная коробка из-под серебряных карандашей. Именно она только что вывались из рук Леонардо и так напугала Франческо.

— Мессере, зачем только вы рисуете этот Потоп? — обреченно сетовал ученик, опустившись на пол, чтобы сложить карандаши обратно в коробку. — У вас от этого портится настроение, и вы хуже себя чувствуете.

— Я всю жизнь рисовал только то, что видел, — ответил Леонардо, недовольно отодвигая от себя планшет с еще одним, может быть, уже сотым эскизом картины Апокалипсиса.

— Вот я и удивляюсь! — весело рассмеялся Франческо и полез под стол, куда закатилось несколько серебряных цилиндров. — Погода хорошая. Потопа нет. Зачем его рисовать?

— Я рисую то, что вижу, — повторил Леонардо, и тень пробежала по его лицу. — Я вижу то, что будет.

Но Франческо слишком далеко залез под стол и не расслышал слов своего учителя.

— Мессере Леонардо, мы же все переживаем за вас… — продолжал он тем же веселым, добродушным тоном.

— Не все, а ты! — перебил его Леонардо, нахмурился и отвернулся, покачнувшись в кресле, как огромная неваляшка.

Франческо вздрогнул, оторвался от своего занятия, поднял голову и недоуменно уставился на широкую спину Леонардо. Его темный силуэт в эту секунду был словно прорисован на фоне высокого окна.

— Что-то не так? — насторожился Франческо.

— Ты неточен. Это ты переживаешь за меня. Все прочие переживают за себя, — ответил Леонардо и подтянул правую безжизненную руку к животу. — Не обобщай. Ты знаешь, как я этого не люблю.

Франческо мысленно улыбнулся, положил последний карандаш в коробку и поднялся с пола. Более для тревог причин не было — все разъяснилось: просто мессере Леонардо в дурном настроении. А теперь, впрочем, другого и не бывает.

— Вы слишком строги, мессере Леонардо, — примирительно сказал Франческо.

— Не строг, — буркнул Леонардо. — Говорю как есть. Франческо обошел кресло, чтобы видеть лицо учителя.

— Мессере Леонардо, вы, как составили завещание, постоянно думаете о смерти. Вы словно боитесь ее, — Франческо с нежностью и состраданием глядел своими большими небесно-голубыми глазами на скованного недугом исполина. — Но что есть смерть, если не избавление от тягот земной жизни? Я более всего не хочу, чтобы вы умирали. И все же я думаю, что смерть освободит вашу душу. Не мучьте себя этими думами. Пока жизнь продолжается — она продолжается. Вы всегда умели восхищаться и радоваться жизни. В этом вы всегда были моим учителем.

Леонардо поднял на Франческо глаза и долго смотрел на него из под косматых, густых бровей. Что было в этом взгляде? Ученик не знал, но слова застыли у него на языке, он замолчал.

* * *

— Хотите, я выкачу ваше кресло в сад? — робко спросил Франческо через минуту. — Он весь расцвел. Он великолепен…

— Ты радуешься весне, — тихо прошептал Леонардо, — ждешь нового лета, новых месяцев, новых годов… Ты понимаешь, что ждешь своего разрушения? Ты, такой молодой и такой прекрасный, весь в ожидании смерти. «Скорее, скорее к свободе!» — это говорит в тебе дух элементов. Он заперт душою и стремится вернуться из человеческого тела к своему повелителю — в царство праха. Нет, Франческо, смерть не означает освобождения души. Не будет ее возвращения на родину. Не будет Царствия Небесного. Это мы вернемся на свою родину — мы вышли из праха, и мы же в прах обратимся. Когда душа перестает связывать элементы, они избавляются от муки жизни и возвращаются на родину праха.

Леонардо говорил это так, словно давал своему ученику последнее наставление. Франческо замер, ком подкатил к горлу, слезы душили. Он упал перед учителем на колени, прижался к его рукам и заплакал.

— Франческо, у нас сегодня много дел,— Леонардо освободил левую руку и погладил любимца по шелковым, золотистым, вьющимся крупными кудрями волосам. — Мне нужна твоя помощь. Надо уничтожить архив.

— Нет, учитель! Нет! — взмолился Франческо. — Вы не можете этого сделать! Почему?! Зачем вы так решили?

— Ты думаешь обо мне, а я думаю о тебе, — ответил Леонардо.

— Вечно ваши загадки, мессере! — воскликнул Франческо. — Вы завещали мне все бумаги, а теперь говорите, что их нужно уничтожить, потому что думаете обо мне? Я ничего не понимаю. Не понимаю.

— Франческо, не сердись. Когда я составлял завещание, я надеялся разобрать бумаги. Но мне не дали. А это значит, что нужно уничтожить все бумаги. Все.

— Вы так говорите, словно есть какая-то сила…

— Тс-с-с! — шикнул Леонардо, и гримаса негодования исказила половину его лица. — Мы просто уничтожим бумаги, — сухо сказал он, закашлялся и схватился рукой за висок.

— Учитель…

— Пойми же, Франческо, — прохрипел Леонардо, пытаясь не выдать ученику свою слабость. — Я хочу защитить тебя. Передать тебе эти записи — все равно… — боль в виске стала нестерпимой, хотелось вырвать ее оттуда, вместе с куском черепной коробки. — Все равно, что приговорить к смерти! Пока архив существует, люди будут охотится за… за ее тайной!

— Ее? — Мельци не сразу понял, о ком говорит учитель.

Леонардо только показал глазами на Джоконду.

— Я никогда вас ни о чем не просил, — тихо сказал Франческо, не глядя на учителя. — Но ваши бумаги — это единственное, что останется мне после… Когда вас не станет. А вы — это все, что дорого мне в жизни. И даже если обладание вашими бумагами грозит мне какими-то несчастьями, меня это не страшит. Может быть, вы правы, и тайный дух, скрытый в нас, стремится к смерти. Может быть. Пусть так. Считайте, что так я стремлюсь к смерти. Не приказывайте мне уничтожать последнюю крупицу моего счастья. Если вы думаете обо мне, оставьте свои бумаги нетронутыми. Я сохраню их до своей смерти и даю вам слово, ни один человек более к ним не притронется.