Читать книгу "Каждое мгновение! - Павел Васильевич Халов"

спроси-ка, может, нас примет Тронское, — сказал Игнатов Петину. — Оттуда три часа автобусом — и мы дома.

Радист связался. Но и Тронское самолеты не принимало тоже.

— Ладно, черт с ними, — глухо сказал Игнатов. — А то и в Изъяславке не примут…

Но там их приняли. С трудом, уже в сумерках и дыме, они разглядели посадочные огни, вышли к ближнему приводу.

Шасси глухо стукнуло по бетону, грохотнуло носовое колесо раз, другой. Потом все стихло. Игнатов знал этот аэродром. И полосу знал, приходилось не однажды садиться сюда и улетать отсюда. И он знал, куда рулить после приземления. Но его сейчас встретил стартер и повел за собой в другую сторону — туда, где была стоянка истребителей. Игнатов тащил свою тяжелую, покачивающуюся на пневматиках и амортизаторах машину, не выпуская из поля зрения стартера, и думал, что бы это могло значить?

С земли небо, которое должно было бы еще светиться, казалось тусклым: тусклыми шарами маячили и стартовые огни. А весь аэродром — теперь уже видел это и Коршак — был заполнен транспортными самолетами. Истребителей здесь не было. Одни транспортные машины. И следом за Игнатовым сели одна за другой еще две машины — почти впритирку друг к другу.

ИЛу нашли место в какой-то странной толпе транспортных самолетов: среди них были и бело-голубые машины «Аэрофлота», и зеленые легкомоторные АН-2 пограничников.

Где-то натужно гудели дизельные моторы. Их было несколько. Но работали они почти на одной ноте. Коршак услышал это, когда двигатели самолета стихли.

На аэродроме люди были заняты своей, непонятной Коршаку, заботой. Сновали какие-то военные. Он видел артиллеристов, летчиков и саперов — все в шинелях, перетянутые ремнями по-походному, в сапогах, в полевых фуражках. Отдавались какие-то приказы, распоряжения. Коршака это не касалось. Но теперь он знал, где находится. И знал, что в пятнадцати километрах отсюда — районный центр: там был райком партии и был военкомат. И Коршак с острой тоской и тревогой понял, что ему нужно туда. Немедленно. На мгновение он с ужасом подумал: не война ли?! — настолько все было тревожно и жутковато. Бегом грузились в бронетранспортеры безликие в темноте солдаты. И голоса людей, командовавших построением и погрузкой, звучали отрывисто и четко — так, что ослушаться их было немыслимо. Ревели моторы грузовиков и бронетранспортеров, приглушенно звякало оружие. И Коршак вышел за поселок. Мимо него со звонкой мощью проходили и проходили военные машины. Боевые машины пехоты — БМП. Командиры их маячили в открытых люках в шлемах с наушниками — это можно было понять по их силуэтам. Коршак шел все быстрее и быстрее и наконец побежал по обочине, не оглядываясь уже на проносящуюся мимо технику. Он все бежал и бежал, рассчитывая шаги и дыхание. И уже было желание бросить и свои вещички, и кайло, подаренное Воскобойниковым.

Может быть, через час сзади послышался сигнал. Неяркий свет фар высветил дорогу. Шла полуторка — тоже с людьми, но по тому, как нестройно они держались в кузове, Коршак понял, что это были штатские люди. И кто-то из кабины, приоткрыв дверцу, спросил его:

— В район?

— Да, в район, — уже задыхаясь от бега, ответил Коршак.

— В кузов? Быстро в кузов! — произнес тот же голос. Дверца кабины тотчас захлопнулась, полуторка стала набирать скорость. И Коршак едва успел уцепиться за задний борт. Его подхватили, тяжелого, вялого от усталости, почти потерявшего дыхание, втащили в кузов. И он упал на какие-то палки, лопаты, на что-то мягкое — может быть, на брезент. В кузове было человек десять.

Полуторка шла на пределе своих возможностей, громыхая на неровностях. И палки, и лопаты под Коршаком подпрыгивали, Тогда он перебрался вперед.

Никто не спросил его, откуда он и куда, кто он такой. Ехали молча, кто-то пытался прикурить, то и дело зажигая спички. Но ветер срывал пламя, ломал сигарету во рту этого человека, освещая коротко и неровно усики, тяжелый нос и далеко выдвинутые вперед надбровья. А он все пытался прикурить, прикрывая рвущийся огонек спички широкими ладонями. «Настойчивый», — подумал Коршак.

Света в райцентре не было. В окнах домов мерцали слабые желтые огни — жгли свечи и керосиновые лампы. Машина круто взяла влево, не делая положенного круга по площади, подкатила к райкому. Тут уже полно было грузовиков и легковушек. Машины стояли вкривь и вкось. И кто-то распоряжался по-штатски — неторопливо и длинно. Но именно этот голос невидимого в темноте человека помог Коршаку обрести себя. Нет, это была не война. Это был тот самый пожар, о котором он узнал еще в воздухе. И здесь люди готовились встретить огонь.

— Всем оставаться в машине, — распорядился голос из кабины. — До особого…

И Коршак, прежде чем распорядившийся спрыгнул с подножки на землю, успел увидеть его и узнать — это был директор леспромхоза, самый молодой из всех директоров в округе. Даже сейчас этот директор был в строгом костюме, в белой рубашке с галстуком.

Коршак перелез через борт и пошел. Совсем недавно он был здесь — в тот день, когда ушла Мария. Но теперь не хотелось вспоминать об этом. Тогда первый секретарь принимал его, был вежлив и предупредителен, но что-то такое было во всем облике секретаря, что явно свидетельствовало, что он не принимает всерьез вопросы и интересы Коршака. Да как же и могло-то быть иначе! То, что интересовало Коршака, секретарь знал давно и наизусть. Он знал свой район до последней хаты, до последнего лесоучастка, до последней пилорамы и молочной фермы, он знал прошлое и будущее своего района — вырос здесь, прошел путь от мастера бондарного цеха до вот этого секретарского кресла. Дальше идти не собирался, не хотел, да и поздно было — накатывали годы. И, конечно же, Коршак не мог быть для него равным собеседником. Секретарь с удовольствием бы поговорил с ним о чем-нибудь совершенно ином — ну, о литературе, о гонораре, может быть, о тех книгах, вероятно, немногих, какие успел прочитать. И еще: ему было просто некогда. Коршак запомнил это, запомнил и то, как секретарь, видимо, сдерживая себя, нет-нет да и постукивал карандашом по стеклу на столе…

В вестибюле на подоконниках стояли керосиновые лампы, а на столе дежурного светила «летучая мышь», И на втором этаже, и в приемной первого тоже толпились, курили, прислонясь к стенам, негромко переговаривались люди. И Коршака никто не остановил, когда он, протиснувшись, вошел в кабинет.

Первый секретарь говорил по рации — она стояла перед ним на столе. Коршак ждал за чьей-то обтянутой курткой спиной, пока секретарь не закончит говорить. А тот совсем профессионально сказал кому-то: «До связи…» — и выключил рацию. Потом он