Читать книгу "Страхи мудреца. Книга 2 - Патрик Ротфусс"

Потом добавил:

— Во сне у меня всегда две руки.

Мы вместе домыли посуду, сохраняя общее молчание. Иногда молчание — единственное, что ты можешь предложить.

* * *

Целеана тоже меня кое-чему научила. А именно: бывают противники, которые не колеблясь ударят мужчину ногой, кулаком или локтем прямо по гениталиям.

Нет, не так сильно, чтобы искалечить. Она дралась с пеленок и в совершенстве владела контролем, который так ценила Вашет. Но это означало, что Целеана точно знала, насколько сильно следует ударить, чтобы я зашатался и скорчился, сделав ее победу совершенно бесспорной.

И вот я сидел на травке, мир вокруг был серым, меня подташнивало. Выведя меня из строя, Целеана сочувственно похлопала меня по плечу и весело ускакала. Небось опять пошла плясать между качающихся ветвей меч-дерева.

— Ты неплохо держался до самого конца, — сказала Вашет, усевшись на траву напротив меня.

Я ничего не ответил. Я, как ребенок, играющий в прятки, искренне надеялся, что, если зажмуриться и сидеть совершенно неподвижно, боль меня не отыщет.

— Да брось ты, я видела, как она тебя пнула, — снисходительно сказала Вашет. — Удар был не такой уж сильный.

Я услышал, как она вздохнула.

— Нет, если тебе надо, чтобы кто-то посмотрел и удостоверился, что твои сокровища целы…

Я хихикнул. Зря я это сделал. Немыслимая боль, свернувшаяся в паху, распрямилась и отдалась вниз, в колено, и вверх, в пупок. Снова накатила тошнота, и я открыл глаза, чтобы справиться с головокружением.

— Она скоро это перерастет, — сказала Вашет.

— Надеюсь… — прошипел я сквозь стиснутые зубы. — Гнусная привычка!

— Я не это имею в виду, — сказала Вашет. — Я хочу сказать, что она подрастет. И можно надеяться, что она будет распределять свое внимание по всему телу равномернее. Сейчас она слишком часто атакует в пах. Это делает ее предсказуемой, так ей слишком легко противостоять.

Она многозначительно взглянула на меня.

— Любому, у кого есть хоть капля мозгов.

Я снова закрыл глаза.

— Вашет, не надо меня учить прямо сейчас, а? — взмолился я. — А то я вот-вот верну вчерашний завтрак!

Она поднялась на ноги.

— Значит, это самое подходящее время для учебы. Встань! Ты должен научиться сражаться, будучи раненым. Это бесценный навык, и Целеана дала тебе случай в нем поупражняться. Ты должен быть ей за это благодарен.

Понимая, что спорить бесполезно, я поднялся на ноги и заковылял за своим тренировочным мечом.

Вашет поймала меня за плечо.

— Нет. Без оружия!

Я вздохнул.

— Вашет, а это обязательно?

Она вскинула бровь.

— Что «обязательно»?

— Обязательно сосредоточиваться на борьбе без оружия? — спросил я. — В фехтовании я отстаю все сильнее и сильнее.

— Кто из нас наставник, ты или я? — спросила она. — Кто ты такой, чтобы судить, что лучше?

— Я — тот, кому предстоит пользоваться этими навыками в миру, — заметил я. — А в миру я предпочту сражаться мечом, а не кулаками.

Вашет опустила руки, лицо у нее сделалось непроницаемым.

— Это почему же?

— Потому что у других людей есть мечи, — сказал я. — А если уж я вступлю в бой, то предпочту победить.

— А побеждать, значит, проще с мечом? — спросила она.

Внешнее спокойствие Вашет могло бы предостеречь меня, что наша беседа вступила на тонкий лед, но тошнотворная боль, разливавшаяся из паха, мешала мне сосредоточиться. Хотя, честно говоря, даже если бы меня ничто не отвлекало, я бы, возможно, и так ничего не заметил. Я привык доверять Вашет, слишком привык, чтобы остерегаться по-настоящему.

— Ну конечно, — сказал я. — А то зачем же люди мечи носят?

— Хороший вопрос, — сказала Вашет. — Зачем люди носят мечи?

— Ну а зачем люди вообще что-то носят? Чтобы ими пользоваться, конечно.

Вашет взглянула на меня с неприкрытым отвращением.

— А зачем мы тогда возимся с твоим языком, а? — сердито спросила она, ухватила меня за челюсть, стиснула щеки и заставила раскрыть рот, словно я был строптивым пациентом из медики, отказывающимся принять лекарство. — Зачем тебе язык, раз достаточно меча? Скажи, зачем?

Я попытался было вырваться, но она была сильнее. Я попытался ее оттолкнуть, но она отмахнулась от моих машущих рук, словно я был ребенком.

Вашет отпустила мое лицо, но ухватила меня за запястье и подняла вверх мою руку.

— Для чего тебе вообще руки? Почему бы не носить вместо них ножи?

Она отпустила мое запястье и сильно ударила меня по лицу ладонью.

Если я скажу, что она отвесила мне пощечину, у вас сложится неверное представление. Это была не театральная оплеуха, из тех, какие можно видеть на сцене. И не обиженный хлесткий шлепок, который придворная дама отвешивает гладкой щечке слишком близко знакомого аристократа. И даже не куда более увесистая, отработанная пощечина, какой служанка в трактире обороняется от приставаний назойливого пьянчуги.

Нет. Это вообще была не пощечина. Пощечину дают пальцами или ладошкой. Это больно, обидно или неожиданно. Вашет ударила меня раскрытой ладонью, однако она вложила в удар всю силу своей руки. Руки, плеча и сложного механизма вращающегося корпуса, бедер, сильных ног, крепко упирающихся в землю, и самой земли под ногами. Как будто весь мир разом ударил меня этой ладонью, и если я не остался калекой, то лишь потому, что Вашет даже в ярости полностью сохраняла контроль над собой.

Поскольку Вашет сохраняла контроль над собой, она не своротила мне челюсть, и я не потерял сознание. Но зубы у меня клацнули, и в ушах зазвенело. Глаза у меня закатились, коленки подогнулись. Я бы упал, если бы Вашет не ухватила меня за плечо.

— Ты что думаешь, я обучаю тебя тайнам меча, чтобы ты мог потом ими пользоваться? — осведомилась она. Я смутно сознавал, что она кричит. Я впервые в жизни слышал, чтобы кто-то из адемов повысил голос. — Ты думаешь, мы тут ради этого занимаемся?

Я, ошеломленный, болтался у нее в руке. Она ударила меня снова. На этот раз удар пришелся больше по носу. Боль была невероятная, как будто мне вогнали кусок льда прямо в мозг. От этой боли головокружение прошло начисто, так что, когда она ударила меня в третий раз, я был в полном сознании.

Вашет немного придержала меня, пока мир вокруг кружился, потом отпустила. Я сделал один неверный шаг и рухнул наземь, как марионетка с обрезанными веревочками. Я был в сознании, но совершенно оглушен.

Мне потребовалось немало времени, чтобы собраться. Когда я наконец набрался сил, чтобы сесть, тело казалось вялым и непослушным, как будто меня разобрали на части и соединили вновь как попало.