Читать книгу "Стамбул. Перекресток эпох, религий и культур - Мария Кича"

По утверждениям кемалистов, Порта была безграмотной – но империя славилась своей бюрократией. Количество чиновников исчислялось сотнями тысяч, и все они были грамотными. В 1908–1914 годах в османской столице ежедневно продавалось более 100 тыс. экземпляров газет, хотя в 1928 году в Стамбуле и Анкаре эта цифра составила лишь 19 700 – причем вместо нескольких сотен османских изданий выпускались всего три правительственные газеты. Таким образом, реформа языка была продиктована политическими причинами.

Мустафа Кемаль привлек к созданию нового алфавита лучших турецких лингвистов – их возглавил армянин Акоп Мартаян. Выпускник престижного стамбульского Роберт-колледжа, Мартаян владел 15 языками (помимо турецкого и армянского). В 1923 году он по поручению Гази взялся перевести османский язык (османлыджа) с арабицы на латиницу.

В 1934 году после принятия закона о фамилиях (в Порте их не было) Мустафа Кемаль распорядился дать фамилии государственным деятелям, и Мартаян придумал фамилию для президента: «Atatürk» («Отец турок»). Меджлис законодательно запретил брать ее кому-либо еще – запрет действует поныне и не подлежит отмене. Гази в знак особого расположения нарек Мартаяна Дилачаром (тур. dilaçar – открыватель языка). У лингвиста уже была армянская фамилия, и после получения второй он подписывался как Мартаян-Дилачар. В почетном прозвище, данном ему лично «отцом турок», кроется печальная ирония: турецкий алфавит создал армянин.

Османская цивилизация исчезала. По замечанию Памука, вместе с империей ушли в былое суфийский мистицизм, дервишские обители и умение читать книги, написанные арабскими буквами, – ибо после реформы алфавита старая утонченная культура должна была отмереть. Целые ее пласты отслаивались от повседневности – подобно тому, как с днища и боков лодки соскребают водоросли и ракушки, дабы она могла продолжить плавание.

Вместе с тем, искореняя османское наследие, Ататюрк сам превратился в султана. Обладая непререкаемым авторитетом, он сконцентрировал в своих руках абсолютную власть, а культ его личности не идет ни в какое сравнение с культом личности самых выдающихся падишахов. Сегодня в Турции официально три национальных героя: Мехмед II Фатих, Сулейман I Великолепный и Мустафа Кемаль Ататюрк.

Османская империя продолжает жить: в слове «эфенди» – обращении к мужчинам старшего возраста, в султанских мечетях, традиционных блюдах и старых песнях. Достаточно взглянуть на карту Стамбула – мосты Мехмеда Фатиха и Селима Явуза, улицы, названные в честь пашей и дервишей, и прочие топографические особенности мегаполиса не позволяют забыть его прошлое. Вы прилетаете в Стамбул, покупаете лиры с изображением Ататюрка, въезжаете на бульвар Ататюрка с моста Ататюрка, а на площади Таксим видите памятник Ататюрку. Но куда вы направляетесь потом? Правильно – в Айя-Софию и Султанахмет, в Румелихисари и Топкапы. Проплывая по Босфору, вы любуетесь примерно теми же пейзажами, что и Абдул-Азиз, Абдул-Хамид II и Мехмед VI. Высокая Порта оказалась живучее тех, кто хотел стереть всякую память о ней, – и в этом она похожа на погибшую, но бессмертную Византию. Ничто не исчезает бесследно – и, быть может, поэтому Мустафа Кемаль Ататюрк покоится в величественном мавзолее, напоминающем султанское тюрбе.

Глава 17

Город женщин

Стамбульская ханум может всё, даже быть счастливой.

Курбан Саид

Вестернизация не смогла окончательно уничтожить османскую культуру, но Турция преобразилась до неузнаваемости. Одной из наиболее дискуссионных реформ Мустафы Кемаля стало провозглашение равноправия полов – для современников Гази оно обернулось настоящим шоком.

В предыдущих главах речь шла преимущественно о мужчинах. Они управляли государством и принимали законы, воевали и торговали, разрушали и строили. О женщинах говорилось мало. Обычно галерея константинопольских и стамбульских дам ограничивается портретами Феодоры (жены Юстиниана I), Хюррем (супруги Сулеймана I) и пары-тройки других султанских жен и наложниц (например, Кёсем). Европейцы и американцы считали восточных женщин либо роскошными одалисками, либо бесправными существами, вынужденными тоскливо взирать на окружающий мир из-под чадры.

Константинополь унаследовал отношение к женщинам, характерное для античности. Их выдавали замуж в 12–13 лет – причем особая одаренность девочки могла привести к более раннему браку: так, святая IX века Феодора Фессалоникийская была обручена уже в 7 лет. В византийском обществе царил патриархат – женщинам предписывалось мало есть и тихо говорить, им не следовало громко смеяться, пить вино и сидеть за столом с мужчинами. Порицание вызывала любая часть женского тела, случайно показавшаяся из-под длинных одежд, – например, локоть или лодыжка. На заре XV века константинопольский монах Иосиф Вриенний в трактате «О причинах наших несчастий» относил к этим причинам новомодную привычку горожанок спать обнаженными.

В Восточной Римской империи сформировался идеал византийской женщины – скромной и благочестивой хранительницы семейного очага, которая воспитывает детей в страхе Божьем, читает душеспасительную литературу, а также безоговорочно подчиняется сперва отцу, а потом – супругу. Византийцы отделили мир мужчин от мира женщин, ибо полагали, что их смешение ведет к блуду, – даже императриц, в отличие от василевсов, короновали не в соборе Святой Софии, а во дворце.[94] Дома византийцев, подобно домам древних греков и римлян, состояли из двух частей – андрона (мужской) и гинекея (женской); позже мусульмане переняли этот опыт и разделили свои жилища на селямлик и гарем. В гинекеях женщины встречались с подругами, сплетничали и занимались рукоделием. Умение шить и ткать считалось необходимым для всех жительниц византийской столицы, включая знатных матрон. Гинекеи Константинополя славились шелком и парчой вплоть до X века.

Согласно городским хроникам, византийки проводили в гинекеях почти всю жизнь. Выход из покоев воспринимался как экстраординарный и предосудительный поступок. Описывая константинопольское землетрясение 1064 года, историк Михаил Атталиат упоминает женщин, забывших стыд и выбежавших на открытое место.

Отношение византийцев к интимной сфере отличалось религиозностью и лицемерием. Женщина считалась ответственной за греховное желание, которое возбуждала в мужчине. Монахиням надлежало носить бесформенную одежду, дабы лишний раз не привлекать внимание к порочному и потому отвергаемому телу. До XII века на берегах Босфора не существовало эротического искусства. Предметом выражения чувств являлось исключительно отношение аскета к Богу – что предполагало полный отказ от сексуальности.

На протяжении столетий константинопольцы рассказывали реальные и выдуманные истории о супругах, добровольно отказавшихся от любовных утех и умерщвлявших плоть. В их числе была Мелания Младшая (Римская) – христианская святая III–IV веков, олицетворявшая аскетический идеал византийской женщины. Внучка святой Мелании Старшей, она была подругой выдающихся богословов, Отцов Церкви – Аврелия Августина и Иеронима Стридонского. Пресвитер[95] Геронтий – ученик Мелании – восхваляет «решительное ее отречение от всего житейского, и жаркое, как пламя, о православной вере ревнование, и благотворение ее непревзойденное» – а также кротость, благоразумие и смиренномудрие своей наставницы. Мелания все время постилась, молилась и никогда не мылась. Она носила простую одежду и спала на земле на тонкой подстилке, которая кишела огромными червями.