Читать книгу "Жёлтая магнолия - Ляна Зелинская"

— Как я помню, вы же умеете открывать замки, маэсса О'Мелья? — спросил маэстро тихо.

— Я могу попробовать, — Дамиана вытащила из причёски две шпильки и присела перед замком.

Пришлось помучиться, но всё же через некоторое время замок сдался. Маэстро снял со стены фонарь, распахнул двери, и они оказались в большой угловой комнате с террасой.

— Х-м. Похоже синьора Умберта перебралась куда-то в другое место… Раньше это были её покои, — пробормотал он, держа фонарь на весу и разглядывая покои.

Теперь это был чей-то кабинет, возможно, самого герцога Альбериго, потому что посредине стоял большой письменный стол, на котором возвышалась статуэтка золотого крылатого льва и подставка для чернильницы из яшмы. Дамиана притворила за ними дверь и оглянулась.

Справа виднелись шкафы с книгами, и приставленная к ним лестница. Огромные окна выходили на Дворцовый канал и на пьяццу Либерта, где сейчас горели огни и вращалось большое карнавальное колесо с фейерверками. Сквозь отрытые двери террасы с площади доносились музыка и смех, и в комнате царил полумрак благодаря отблескам карнавала.

Они бы не стали задерживаться здесь, но Дамиана увидела в углу зеркало и подошла поближе, чтобы его рассмотреть.

Нет, это было не то же самое зеркало, как в её видениях, а меньше и уже, в тонкой золочёной раме с узором из листьев винограда. Дамиана взяла у маэстро фонарь и посветила на него. Да, это было самое обычное зеркало, в котором она увидела своё отражение в маске и карнавальном платье.

— Идёмте отсюда, это не оно, — ответила Дамиана и обернулась, бросила взгляд на стену и вдруг почувствовала, как сердце падает вниз.

Она подняла фонарь повыше, и сдвигая маску на лоб, чтобы лучше рассмотреть, прошептала:

— О, Серениссима!

В простенке, слева от стола, висел огромный портрет её матери.

— Что случилось?

Маэстро остановился за её плечом, и забрав фонарь, поднял его ещё выше. И в его неярком свете казалось, что с картины на них смотрит Дамиана Винченца Росси.

Миа прижала ладонь к губам, глядя растерянно то на портрет, то на маэстро. Но он, как ни странно, не удивился, лишь улыбнулся и произнёс совсем тихо:

— А вы и правда, на неё очень похожи.

Миа выхватила у него фонарь и поднесла к портрету. Внизу, на золочёной раме была выгравирована надпись: «Моника Винченца Луиза делла Бьянко». И рядом три голубки.

И понимание навалилось разом, как будто она распахнула дверь в какую-то бездну. Все эти вопросы, которые маэстро задавал ей тогда за ужином о её матери, и то, что спрашивал на кладбище, его такая странная усмешка и рассказ о любви Альбериго Ногарола и Моники делла Бьянко. Как будто ему всё это было давно известно! И записки на его стене: «Кто отец?» и «Кто мать?» рядом с рисунком, на котором была изображена она.

И он всё это время хладнокровно изучал её? Её дар, её родословную…

— Так вы знали?! Выходит, вы всё это время знали?! — выдохнула она и не в силах совладать со своей злостью, изо всех сил влепила ему пощёчину.

И влепила бы вторую, но он не дал, перехватил её руку за запястье и удержал в воздухе.

— Да чтоб вам пропасть! — воскликнула она, пытаясь вырваться.

— Тихо! — произнёс маэстро, заставив её замереть. — Сюда кто-то идёт.

— О, Серениссима…

Миа услышала голоса, доносившиеся со стороны галереи, и замерла, глядя на маэстро. И одно застывшее мгновенье они так и стояли, она с фонарём в одной руке, а другую её руку удерживал он удерживал в воздухе маэстро, не давая вырваться.

— Проклятье! Они идут сюда, — прошептал маэстро, забирая у неё фонарь. — Т-с-с-с!

Голоса за дверью становились всё явственней.

— Что нам делать?! Нас поймают тут как воров! — воскликнула Миа, разом отбросив все свои обиды перед реальной опасностью.

— Идите сюда! Быстрее! — он потянул её за собой к столу. — Это же карнавал, тут в каждой комнате кто-то уединяется!

Он поставил фонарь на пол, и внезапно подхватив Дамиану за талию, посадил на стол, так что она едва не вскрикнула от неожиданности.

-Будем надеяться, у них хватит такта, чтобы удалиться, когда они поймут, чем мы тут занимаемся, — произнёс маэстро, одной рукой притягивая Дамиану к себе. — Подыграй мне Миа… Пусть подумают, что застали любовников, а не воров…

Кто-то остановился прямо за дверью, и хотя было не разобрать, о чём они говорят, то, что они явно направляются именно в эту комнату, становилось очевидным.

Но страх куда-то исчез, потому что…

… потому что Миа ощутила, как маэстро наклонился к ней и внезапно оказался так близко, что их виски слегка соприкоснулись.

— Ты же можешь притвориться? — хрипло прошептал он, едва не касаясь губами её уха. — Обними меня!

Притвориться?! О, Серениссима!

Да зачем ей притворяться…

Она судорожно вцепилась пальцами в его плечи, ощущая, как от этой близости, от этих слов, и прикосновений её бросает в жар. И закружилась голова, губы пересохли, и только какие-то крохи страха перед неизвестностью удержали её от того, чтобы просто не упасть ему в объятия. Сердце стучало так гулко, что пульс отдавался в ушах набатом, заглушая даже шум улицы и голоса за дверью.

Ладонь маэстро легла ей на плечо и скользнула дальше, на шею… Пальцы зарылись в волосы, поддерживая её затылок, а друга рука притянула к себе за талию ещё немного.

И Миа запрокинула голову, подставляя шею, будто для поцелуя и опираясь ладонью о поверхность стола позади себя. Наверное, так они будут похожи на любовников, которых застигли в момент страстных объятий. И так она достаточно далеко от того чтобы…

Три томительных секунды вместивших десяток ударов сердца…

Глухие голоса стали казаться нереальными, а в голове, словно огромный колокол кампаниллы Сан-Себастьян, колотилось тревожное ожидание, а потом…

Она ощутила горячее дыхание маэстро, ласкающее кожу на шее, и как будто в один миг оглохла и ослепла, и всё, что ей осталось — чувствовать…

Маэстро склонился ещё ниже, как будто его давила к земле, какая-то невыносимая тяжесть, и его объятия стали настойчивее. Он потянул Дамиану на себя, не сильно, но она подалась вперёд и тут же почувствовала, как его губы коснулись её шеи. Касание было нежным, почти невесомым, но от него, между ними будто чиркнули спичкой. Ноздри судорожно вдохнули его аромат — горькой хвои. За окнами что-то взорвалось, в небо с грохотом взлетели огненные птицы и безумие наполнило всё вокруг…

Показалось, что вместе с этими взрывами внутри всё рвётся: лёгкие, мышцы, лопается сердце, и последние капли здравого смысла растворяются в горячей волне желания, захлестнувшей её с головой.