Читать книгу "Ящик Пандоры. Книги 1 - 2 - Элизабет Гейдж"

Когда он оглядывался на себя в прошлом – что случалось все реже и реже – он вспоминал только, что с его индивидуальным видением мира были связаны грустные мысли и что такие мысли предполагают в их обладателе повышенную ранимость и наивность. Поскольку же он был уже не таким наивным и распрощался с грустью, то красота, которая когда-то так манила его, ускользнула из его жизни.

Но сегодня она к нему вернулась, словно из сказки. Забытая все эти годы, она снова вернулась к нему. Он словно чудесным образом очутился на тропинке судьбы, провалился в нужный момент в какую-то яму и оказался в волшебной стране своего детства. Хэл чувствовал себя растерянным. Ему казалось, что все его прошлые ошибки, слабости, неверные решения и прожитые понапрасну годы искуплены светом, озарившим его, и жизнь снова забурлила в его жилах. Он действительно почувствовал, что именно этого ждал все эти годы – вернуться в свое внутреннее святилище, где вещи окутаны неземным очарованием, где люди – пришельцы из легенд, где мир полон волшебства.

И раз уж он снова разыскал это святилище, то и годы, проведенные вдали от него, нельзя в конечном итоге считать напрасно прожитыми. Это в нем, в его голове была написана тайна, которая делала жизнь стоящей штукой, которая наполняла его сердце безграничными надеждами и ожиданиями.

И все это после морской прогулки в тумане, в результате выкроенного дня, из-за маленькой женщины.

Ночь прошла, а Хэл так и не сомкнул глаз. Но его это и не трогало.

Когда серый свет за окном возвестил о приходе зари, он уже не мог далее выносить своего одиночества. Надо было с кем-то поделиться своими мыслями. Ведь к нему снова вернулась жизнь, в первый раз на его памяти, и об этом необходимо было рассказать кому-нибудь.

Но кому? Кому из взрослых, серьезных людей доверишь такой секрет?

Ответ пришел еще до того, как сформировался вопрос. Словно ребенок в рождественское утро, он протер кулаками глаза, вскочил с кровати и приготовился принять все, что ему принесет этот радостный день.

Он одел широкие брюки и свитер, не тратя времени на бритье, спустился к своему автомобилю и через город направился к туннелю Мидтаун. Машины попадались редко, было еще слишком рано. На северном бульваре он взял курс на Гленкоу, не обращая внимания ни на восход солнца, ни на город.

Дорогу в пригород он знал как свои пять пальцев и машину вел чуть быстрее допустимого, небрежно крутя баранку. Когда он прибыл на место, было еще очень рано, и пригород, вопреки его ожиданиям, еще не проснулся.

Он поставил машину на площади перед старым зданием. На земле валялась листва, мокрая от дождя. Он вошел в вестибюль, обратился к женщине за столом и получил от нее разрешение пройти, куда ему было нужно.

Хэл нашел нужную ему дверь и постучал.

– Кто там? – раздался голос из-за двери.

– Хэл.

Он хотел добавить что-нибудь еще, объяснить, почему он в такой ранний час, но не нашел слов.

Через несколько секунд Сибил открыла дверь. Как только она увидела его лицо, в ее глазах вспыхнул огонек. Она попятилась, такой шутливой манерой приглашая его последовать за собой.

Хэл вошел и закрыл дверь.

Вид у нее сейчас был возбужденный, проказливый и заговорщический, как в старые времена, когда они были детьми и у них имелись собственные секреты от родителей.

Она присела на край кровати и первой нарушила молчание, удивив его своим провидческим даром.

– Кто она? – спросила Сибил.

XXIII

Со дня прогулки на лодке с Хэлом Лаура стала другим человеком.

Теперь она, когда бодрствовала, жила только для Хэла, не думала ни о чем, кроме его лица, улыбки, чуда его прикосновений. Образ Хэла завладел и ее снами.

В дни, оставшиеся до его возвращения в Европу, они виделись настолько часто, насколько это было возможно. Они жертвовали всем ради встреч вечером или даже на закате.

Когда закрывалась дверь, обозначая их уединение, влюбленные не могли вздохнуть, пока не сливались друг с другом. Горячее чудо секса являлось для них открытием, близостью, о какой ни один из них не мог раньше и мечтать. С Хэлом Лаура чувствовала себя, словно встретившись в райском саду с первым мужчиной на Земле и прикоснувшись к нему. Ее страсть была такой ошеломляющей, что иногда Лаура замечала, как трудно ей смотреть на Хэла, будто свет любви мог ослепить ее, уничтожить возлюбленного или их обоих.

Благодарная темноте, она прижимала его к себе и дарила поцелуи, в которых отдавала всю себя. Находясь внутри нее, Хэл так наполнял Лауру, что она больше не ощущала барьера между своей и его плотью, а чувствовала только мистическое различие между мужчиной и женщиной, заключенное в жарких, как в первый раз, объятиях и ее возрождении в тот прекрасный момент, когда она принадлежала только ему.

Когда все заканчивалось, Лаура лежала, прикасаясь к Хэлу, прислушиваясь к его сладкому шепоту или наблюдая, как он ходит по комнате, и размышляла над охватившим ее безумием. Она была больше не способна мыслить разумно, рационально, бояться, тревожиться или даже чувствовать себя счастливой.

За это время она хорошо узнала Хэла. Довольно странно, но ей это совсем не было нужно. Ее любовь не оставляла места любопытству. Кем бы и чем бы он ни был, Лаура принадлежала ему безраздельно.

Единственное, чему она научилась, это разжигать свою любовь к нему еще сильнее.

Но вскоре Лаура поняла, что Хэл был воплощением парадокса. Как его мужское тело, мощное и чувствительное, таило в себе почти юную сладость, так же вся его жизнь видимая – на поверхности, скрывала бурные внутренние течения.

Хэл давно отрекся от награбленного всеми возможными способами наследства баронов Ланкастеров. Он сам отдалился от своего сурового, труднодоступного отца, чьи любовь и одобрение помнил с детства, и от остальных Ланкастеров с их постоянным стремлением к власти и приобретательству, с их самодовольным сознанием своего высокого положения в обществе. Хэл был изгнан, но по собственному желанию.

Этот мятеж проявился не только в его выборе образа жизни, в стремлении избежать судьбы, связанной с Уолл-Стрит, которую его брат Стюарт с удовольствием унаследовал бы от отца. Он проявился в выборе Хэлом либерального, интернационального политического мышления, которое уже обеспечило ему множество врагов на реакционной политической арене Америки в условиях господства маккартизма. Хэл не мог выбрать лучшего способа пойти против воли своего консервативного отца.

Однако упорство, с которым он придерживался выбранной линии, являлось характерной чертой Ланкастеров, так же как высоко развитое чувство долга. Поэтому личное очарование, с которым Хэл обезоруживал оппонентов, заставляло тех задуматься, прежде чем объявить его своим заклятым, непримиримым врагом. Он понимал, что для достижения своей цели ему потребуются силы, и был достаточно умен, чтобы завести стратегические связи, способные помочь ему занять хорошее положение. В этом тоже проявился характер Ланкастеров.