Читать книгу "Пункт назначения - Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941-1942 - Генрих Хаапе"

Но прошло несколько дней, прежде чем я смог заняться работой в тыловом районе армии. С северо-востока пришел снежный буран, засыпал снегом все дороги, и все движение по ним прекратилось. Наши снегоуборочные плуги, которые тянули местные лошаденки, просто не справлялись с таким количеством снега. Поэтому с раннего утра и до позднего вечера солдаты деревянными лопатами расчищали дороги, чтобы обеспечить бесперебойное функционирование прифронтовых коммуникаций.

Но в это же время происходили и гораздо более серьезные события. 22 января, когда с новой силой разгорелись бои в районе вокруг Малахово, из штаба дивизии сообщили, что сложилось чрезвычайно серьезное положение. На западе под Сычевкой Красной армии удалось совсем близко подойти к нашей жизненно важной транспортной артерии, к железнодорожной линии Вязьма – Ржев. Судьба Ржева и каждого немецкого солдата в этом обширном секторе фронта, выступающем далеко на северо-восток, повисла на волоске. На следующий день пришли еще более тревожные новости. Семь вражеских армий пытались закончить окружение наших войск в районе Ржева и непрерывно яростно атаковали немецкие оборонительные линии. 86-я пехотная дивизия, развернувшись фронтом на запад, отчаянно обороняла железнодорожную линию Ржев – Вязьма. Как только движение по этой железнодорожной ветке будет на длительное время прервано, нам останется только как можно дороже продать свою жизнь, сражаясь до последнего патрона и до последней крошки хлеба.

25 января совершенно неожиданно поступило большое количество посылок с сигарами, с натуральным кофе и можжевеловой водкой «Штайнхегер». Больше всего солдаты обрадовались «Штайнхегеру». Как выяснилось, национал-социалистический крайсляйтер Билефельда, Райнекинг, который до недавнего времени служил простым солдатом во 2-м батальоне нашего полка, организовал в Билефельде сбор пожертвований для нашей дивизии.

– Каждый приговоренный к смерти издавна имел право на последний обед в этой жизни! – с мрачным видом заметил старый Вольпиус, который постепенно начинал действовать всем нам на нервы.

– Если до нас дошли кофе и шнапс, то дойдут и боеприпасы! – заметил Ноак.

Для нашего полного счастья бои на фронте вокруг Малахово неожиданно пошли на убыль.

– Русские всегда с пониманием относились к пьянке! – шутили солдаты и добавляли: – Наконец-то они научились соблюдать приличие!

После нескольких стопок «Штайнхегера» у нас настолько поднялось настроение, что положение, сложившееся вокруг Ржева, казалось нам уже не таким безнадежным.

Полковнику Беккеру было гораздо лучше, и я мог уже подумать о том, чтобы заняться своими делами в прифронтовых деревнях. Маленький Беккер где-то раздобыл для меня сивую кобылу по кличке Веста и выдал мне составленное в шутливой форме «Удостоверение на право собственности». В нем говорилось, что эта лошадь является моей собственностью и что после войны в знак признания моих заслуг мне разрешается забрать ее к себе домой. Вероятность того, что мы с ней переживем войну, показалась мне довольно призрачной.

Веста оказалась самой лучшей лошадью из всех тех, что у меня были до сих пор. Это было умное животное среднего роста, с очень хорошей выучкой, с хорошо развитым чутьем и поразительным умением ориентироваться на местности и интуитивно чувствовать опасность. Если впереди находился опасный участок дороги, она фыркала, сразу же останавливалась как вкопанная и затем осторожно обходила опасное место.

На следующее утро я вскочил на Весту и нанес визит начальнику медико-санитарной службы дивизии, подполковнику медицинской службы, оберфельдарцту Грайфу. Я изложил ему проблемы ведения войны в зимних условиях со своей точки зрения, и он попросил меня составить подробный письменный доклад на эту тему. Он собирался отправить этот доклад в Берлин, так как он мог представлять интерес при подготовке военных врачей для Восточного фронта.

В деревне, которую занимал обоз нашего полка, все душно натопленные русские избы были забиты беженцами. Уже при первом поверхностном осмотре я обнаружил двух больных сыпным тифом, которые лежали рядом со здоровыми беженцами. Поскольку многие из этих гражданских страдали от недоедания и поэтому были особенно восприимчивы к инфекции, это мне совсем не понравилось. Недостаток белка проявлялся и в часто встречавшейся отечности ног. У многих младенцев был рахит, что являлось признаком авитаминоза. Сопровождавший меня фельдфебель рассказал, что молодая русская студентка медицинского института, которую звали Нина Барбарова, по собственной инициативе заботилась о гражданском населении. За эту помощь она получала еду из нашей полевой кухни.

– Ага! – сказал я. – Тогда выходит, что эта женщина ловко обвела всех вас вокруг пальца! Насколько я могу судить, за бесплатное питание она почти ничего не сделала!

– Это порядочная девушка, герр ассистенцарцт! – с серьезным видом заявил фельдфебель.

– Покажите мне ее!

Он отвел меня в русскую избу, которая, как и все остальные, была до отказа забита беженцами. На углу русской печи сидела высокая девушка лет двадцати, которая в этот момент влажной тряпочкой протирала лицо старушке. Увидев нас, она легко спрыгнула на пол и с естественной грацией подошла к нам, не проявив и тени беспокойства. Она выглядела здоровой и даже, пожалуй, упитанной. «Результат хорошей кормежки с нашей полевой кухни!» – невольно подумал я.

На девушке была простенькая блузка и толстая юбка из грубой материи. Сквозь дешевую ткань блузки угадывалась девичья грудь прекрасной формы. Длинные светлые волосы были зачесаны набок и падали на одно плечо. Кожа девушки была чистой, а черты лица гораздо интереснее, чем это обычно встречалось у русских женщин. И хотя она, в сущности, не была красавицей, но в ней было что-то притягательное. Неожиданно я понял, что это были ее глаза. У нее были раскосые глаза кошки… Или какого-нибудь другого животного из семейства кошачьих… Да, да, глаза пантеры! На какое-то мгновение мне показалось, что в ее глазах промелькнуло пренебрежительное выражение, означавшее что-то в смысле «Попробуй дотронуться до меня, если осмелишься!», а ее яркие губы искривились в еще большем пренебрежении. Я невольно отвел от нее взгляд и снова посмотрел на фельдфебеля.

– Она говорит по-немецки! – поспешно сказал тот.

Девушка все так же спокойно и скромно стояла перед нами, но чувствовалось, что все ее тело исполнено напряженного внимания.

– Вы хорошо говорите по-немецки? – спросил я, невольно сердясь на самого себя, так как мое сердце вдруг заколотилось в груди.

– Только совсем немного! – ответила она низким, слегка севшим грудным голосом с очень приятным акцентом.

– Она очень хорошо говорит по-немецки и понимает буквально все! – поспешил вставить фельдфебель.

– Я вижу, что вы очень хорошо осведомлены об этой даме, герр фельдфебель! – едва заметно усмехнувшись, сказал я, и от моего взгляда не ускользнуло, что она поняла мою иронию.

– Вы действительно изучали медицину? – продолжил я свой допрос.

– Два года, в Москве! – ответила она. – Но занятия были прерваны, когда немецкие войска приблизились к Москве. Тогда вообще все прекратилось!