Читать книгу "На Фонтанке водку пил - Владимир Рецептер"

«И вечный бой. Покой нам только снится», — напророчил Александр Александрович. Шла обычная строительная спешка, рабочие отнеслись к черепу и скелету без Гамлетова трепета, а Любовь Дмитриевна, зажившись, вообще не успела истлеть и во время процедуры произвела на блоковеда Д.Е. Максимова, того, что хвалил нашу «Розу и крест», впечатление крайнего кошмара…

7 августа, в полдень, после возложения венков, на Волковом поле состоялось открытие памятника Блоку. Выступающих было много, а от БДТ говорил артист В.Я. Софронов.

На серый цементный подиум установили два черных камня часовенкой. Овальный барельеф был втиснут в верхний. Лицо Блока казалось строгим, даже жестковатым, но он опять был красив и снова выше всех, не такой, каким его хоронили…

Весной 1921-го Бог свел с ним Ахматову у нас же, в Больдрамте, когда Блок выходил на большую сцену прощаться.

«На этот вечер… шли пешком, трамваев не было, — рассказывала Ахматова у Виленкина. — Одеты все плохо, голодные…» Она сидела в ложе с Ходасевичем. Все хлопали, просили еще, и было видно, как он устал. «Хоть бы они его отпустили!» — сказала она тогда на ухо Владиславу Фелициановичу.

За кулисами Блок поднял на нее глаза, поздоровался и спросил: «А где же испанская шаль?»

Это была последняя встреча…

Всю дневную церемонию открытия памятника Ахматова молча простояла у самой могилы, не отводя взгляда от бронзового барельефа…

Постановление ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград» было принято 14 августа, через неделю после выступления Ахматовой в БДТ на вечере Блока. Жданову было не лень, и он тут же «рванул рольку» дважды: на собрании партактива и перед ленинградскими писателями. Крутясь над трибунами, идеологическая дубина шевелила волосы на головах интеллигентов. В докладе досталось всем, кто так или иначе «популяризировал поэзию Ахматовой» и «на 29-м году социалистической революции» допускал «на сцену некоторые музейные редкости из мира теней», которые «начинают поучать нашу молодежь, как нужно жить…». Рудник и Малюгин, «свободно предоставившие» Ахматовой возможность «отравлять сознание молодежи тлетворным духом своей поэзии», оказались виноваты. Партийная и комсомольская организации БДТ тут же самоосудились, но их продолжали долбать. Современник передает: когда по совокупности вин стали снимать Рудника, ему вспомнили и встречу студийцев с Ахматовой, а статью в газете «Смена» о подрастающей в театре молодежи критик-активист назвал «Идейная бедность»…

Всех причин, по которым худрук Рудник был «раскассирован» и снят с поста, ни автор, ни артист Р. сообщить читателю не могут, в те годы оба они были от БДТ далеки. Но поводом для кадрового решения большинство свидетелей называют гастрольный роман с Франческой Галь, той самой малюткой-травести, что сыграла главные роли в фильмах «Петер», «Маленькая мама» и других. Слухи и факты таковы. Приехав в Ленинград, Галь задрала головку, впилась восхищенным взглядом в Рудника, которому ее поручил начальник управления культуры Загурский, да так и проходила весь визит. И в Кировском, в почетной ложе, смотрела не на сцену, где блистала Татьяна Вечеслова, а на Льва, который привел ее не случайно, а потому что и с прекрасной Татьяной Михайловной у него был тогда если и не брак, то роман…

Говорили, что Франческа объявилась из какого-то подвала, как только в Вену вошли наши танки. Она выбежала им навстречу с криком: «Их бин Петер! Их бин Петер!», и ее, так же, как фильмы, приняли за военный трофей.

После краткого визита Загурский справлялся о впечатлениях.

— Вундербар! — восхищенно отвечала она.

— Ленинград? — уточнил начальник управления.

— Рудник, Рудник вундербар! — воскликнула звезда.

Легенда приписывает Руднику необыкновенную смелость и изобретательность в обходе гостиничных церберов и даже подъем по водосточной трубе до окошка Франчески, но он эти подвиги улыбчиво отрицал.

Так или иначе, но моральные и идейные фронты партия укрепила.

«ЦК уверен, — сказал товарищ Жданов, — что недостатки в работе ленинградских писателей будут преодолены и что идейная работа ленинградской партийной организации в самый кратчайший срок будет поднята на такую высоту, какая нужна сейчас в интересах партии, народа, государства. (Бурные аплодисменты. Все встают.)»

18

Легенду о гастрольной встрече со Сталиным Полицеймако сочинил после ХХ съезда и, все более воодушевляясь, рассказал в первом этаже ресторана «Кавказский» под хорошую выпивку и скромную закуску. Слушали его Мих. Вас. Иванов, Корн и молодой режиссер Гриша Никулин. Культ личности был уже разоблачен, и произвол актерского воображения, внесенный за порог нешуточного прошлого, соответствовал новой партийной линии. Учтем к тому же, что артист Полицеймако был мастером байки и розыгрыша, хотя легенда основывалась на факте, известном всему коллективу.

Фигура Виталия Павловича была на редкость колоритна: рост явно недостаточен, туловище массивно и налито витальной силой, лицо грубовато и, прямо скажем, свободно от красоты. Люди, знавшие его близко, не отмечали в нем глубоких свойств ума или особой образованности. Однако на сцене все с лихвой окупал мощный темперамент и редчайшего тембра низкий и трубный голос. Это был настоящий самородок, и успех артиста Полицеймако был велик.

Женщины сходили по нем с ума, и при всей любви и уважении к жене, умной и тонкой чтице Евгении Михайловне Фиш, наш герой во все времена отвечал им взаимностью.

— Виташечка, — спрашивала она глубоким утром, — куда ты пропал, почему не пришел вчера?

— Разве ты не знаешь? — удивлялся он. — Я был на похоронах генерала Д.

— Виташечка, но почему ночью?!

— Женюшечка, во время войны генералов хоронят ночью!..

Итак, поезд Ленинград — Сочи подошел к станции назначения, и труппа вышла на перрон. Ждали южных букетов и страстных поклонников, но их не было. Вдруг вместо цветоносной толпы на ленинградцев кинулась борзая охрана и, освобождая дорогу, прижала гастролеров к вокзальной стенке.

— Сталин приехал, — пронеслось по перрону, и, затаив дыхание, товарищи артисты превратились в товарищей зрителей…

Полицеймако с выходом задержался: его прихватила вызванная пивом нужда, а туалеты были уже заперты. Не ведая о перронной сенсации, он открыл вторую тамбурную дверь и, спустившись по заднюю сторону своего вагона, стал оправляться на рельсы и колесо. Увлеченный наступающим блаженством, герой ничем не отвлекался и по сторонам не смотрел. Лишь доведя желанное действие до конца, премьер оглянулся на соседний состав.

Прямо под его взглядом оконная занавеска ближнего вагона отодвинулась, и Виталий Павлович увидел над собой родное лицо вождя. Нет, не плоский портрет, а его самого во плоти и объеме, хотя и за стеклом, но с рыжеватыми усами и курящейся трубкой в руке.

Не успев толком застегнуться и осознать, что с ним происходит, артист П. бросил руки по швам, вытянулся по уставу и во всю силу на редкость красивого голоса закричал «Ура-а-а-а-а!». Тут его схватили и повлекли…