Читать книгу "Екатерина Арагонская. Истинная королева - Элисон Уэйр"

Кардинал представил королеве нового имперского посла и орлиным взором проследил, как тот кланяется и целует ей руку.

Испанец был смуглым привлекательным мужчиной с густыми темными волосами и очень учтивыми манерами. Он явился к Екатерине после аудиенции у короля. Тот все еще злился на императора, но тем не менее удивительно владел собой.

– Ваше высочество, его императорское величество желает, чтобы я передал вам его самую искреннюю любовь, и спрашивает о вашем здоровье.

Присутствие Уолси вынудило Екатерину приветствовать посла сдержанно.

– Я рада слышать это, потому что была обижена пренебрежением его величества. Более двух лет я не получала писем из Испании, между тем моя привязанность к нему и готовность ему служить так велики, что я заслуживаю лучшего отношения.

Мендоса переменился в лице:

– Ваше высочество, между его величеством и королем вашим мужем произошло охлаждение. Его величество был лишен возможности с вами общаться, и он хочет, чтобы вы знали: он очень сожалеет об этом. Но теперь, я надеюсь, дела пойдут лучше.

Скорее всего, Мендоса прибыл сюда, дабы смягчить последствия нового договора Генриха с Францией. А Генрих, как бы он ни бушевал, желал сохранить торговлю Англии с империей, пусть даже они с Карлом вполне искренне хранили верность своей взаимной неприязни. Благодаря усилиям Генриха и, естественно, Уолси король Франциск был освобожден из испанской тюрьмы, связал себя драконовским договором о дружбе с императором, который должен был скрепить его брак с сестрой Карла Элеонорой. Услышав об этом, Екатерина с грустью подумала о бедной королеве Клод. Та уже три года как была мертва: бесконечное вынашивание детей истощило ее силы.

Однако, как только Франциск благополучно вернулся домой, он тут же разорвал условия договора и ратифицировал соглашение с Англией. Услышав, что посол Генриха в Париже превозносит принцессу Марию как перл мира и сокровище, которое ее отец ценит больше всего на свете, он не стал терять времени даром и предложил в женихи себя или одного из своих сыновей. Екатерина пришла в ужас.

– Выйти замуж во Францию – уже одно это стало бы для Марии катастрофой, но отдать ее за этого Великолепного Турка было бы чистым злодейством! – с жаром заявила она. – Кроме того, он поклялся жениться на моей племяннице Элеоноре.

– Я согласен, – отозвался Генрих. – Он должен был посвататься для кого-то из сыновей: дофина Франциска или герцога Орлеанского.

Слабое утешение, если предстоит выдать единственное дитя за француза! Не говоря уже о том, что в таком случае Мария покинет Англию, вероятно, навсегда. Екатерина так и не могла смириться с неизбежностью разлуки и тяжело переживала предвестие этого – переезд Марии в Ладлоу. О дальнейшем она не хотела даже думать.

Уолси проследил, чтобы Мендоса не слишком задержался у Екатерины.

– Есть много важных дел, которые король поручил мне обсудить с вами, – сказал кардинал послу после обмена любезностями. – Ее высочество, конечно, извинит нас, если мы откланяемся. Вы получите аудиенцию в другое время.

Однако новая встреча оказалась недостижима: всегда находилась причина, почему Мендоса не мог увидеться с королевой. Обычно, как она узнала позднее, его отвлекал на что-нибудь или удерживал от встречи Уолси. У Екатерины сложилось неприятное впечатление, что за ней следят. Слуги кардинала вечно сновали по ее апартаментам, под разными предлогами входили и выходили; разумеется, это было не простое совпадение. Их присутствие смущало ее. Всякий раз, когда она давала аудиенцию, кто-нибудь из них обязательно оказывался в ее приемном зале, а некоторые проявляли повышенный интерес к ее фрейлинам. Еще бы, эта распутница Люси Тальбот поощряла одного из соглядатаев лукавой улыбкой и кокетливыми взглядами. Екатерина была уверена, что все это не игра ее воображения. Она подозревала, что ее письма перехватывают. А чему тут удивляться? Разумеется, Уолси не хотел допустить, чтобы она оказывала влияние на кого-нибудь во благо Испании и в ущерб новому альянсу.

Однако настал день, когда кардинал был в отъезде по делам и его слуги, к счастью, тоже отсутствовали. Екатерина не упустила этой возможности и через Бланш де Ваграс дала знать Мендосе, что в означенное время будет дышать воздухом в саду. Они могли встретиться как будто случайно. И он оказался там, добрый, честный человек.

Говоря с послом, Екатерина все время оглядывалась через плечо – проверяла, не отбрасывает ли кто-нибудь на них свою тень.

– Непросто было получить доступ к вашему высочеству, – сказал Мендоса.

– За мной следят. Нам не подобает дружить с Испанией, и мое нерасположение к союзу с Францией играет против меня. Но я не стану интриговать против своего мужа.

– Мой господин не рассчитывал на такое, – быстро проговорил Мендоса. – Тем не менее он расстроился, узнав, что ваше высочество так одиноки. Мадам, одна из основных причин моего приезда в Англию – это желание быть вам другом и помочь вам поддерживать связь с его императорским величеством.

Выражение его лица и тон голоса говорили о полной искренности.

– Дон Диего, вы не можете себе представить, как это важно для меня, – сказала Екатерина, чувствуя, что глаза у нее заблестели от непролившихся слез.

– Для меня это тоже очень много значит, ваше высочество, – тепло откликнулся Мендоса.

После еще двух таких встреч Екатерина перестала сомневаться в преданности и галантности нового посла, человека тонкой рассудительности и глубокой порядочности. Кроме того, Мендоса был прямодушен, но при этом добр и очень мудр.

Во время второй встречи королева спросила, есть ли у него какие-нибудь сведения о ее сестре Хуане. Уже двадцать лет Екатерина ничего о ней не слышала, и восемнадцать из них Хуана провела в заточении в монастыре Святой Клары в Тордесильясе. Лицо Мендосы стало мрачным.

– Новостей немного, – сказал он, тщательно подбирая слова. – Я понимаю, у нее совсем другой темперамент в сравнении с вашим величеством.

Это была правда, Екатерина про себя согласилась. Сама она никогда не испытывала вспышек неукротимого гнева или приступов меланхолии, а кроме того, понимала: ее любовь к Генриху была сильна, но не превращалась в одержимость, как страсть Хуаны к Филиппу. Бедняжка Хуана! Екатерина часто думала о ней, размышляла, на что похожа ее жизнь – жизнь монастырской затворницы.

– Вы не говорите мне всей правды, – сказала Екатерина.

– Я не хочу причинять вам беспокойство, мадам, но император доверительно сообщил мне, что его мать опасается, не затевают ли монахини убить ее. Ничего такого, разумеется, нет, но так как они заботятся о ее повседневных нуждах, а она не подпускает их близко к себе, то стало трудно обеспечивать ее питание, мытье и смену одежды. Это тяжелая ноша для его величества. Никакие призывы к разуму на нее не действуют.

– Я удвою молитвы за сестру, – пообещала Екатерина. – Не могу вынести мысли, что с ней все так плохо. Я помню ее молодой и прекрасной.